Царство красоты

Если до этого момента своей жизни я думал, что познал боль, и не важно её происхождение: сбитая коленка, ангина, послеоперационная боль или душевная оттого, что отец вышвырнул из своего дома и со своего континента, то в тот день мне пришлось понять, что предела ни в чём не существует.

В тот, самый страшный в своей жизни день, я видел женщину, обезумевшую от боли: её стенания, муки, реки слёз, лицо, перекошенное отчаянием, страхом потерять самого близкого и родного ей человека — её мужа, истерические взмахи рук, разбивающие его лицо, повергли меня самого на дно Преисподней.

Узнав о смертельной болезни отца, я испытал боль и понял, что люблю его, несмотря ни на что, и всегда буду любить, потому что он мой отец, потому что в моих венах течёт его кровь, но я не пережил и сотой доли тех мук, какие принесла эта новость Валерии. Видя её агонию, меня самого ломало с такой неимоверной силой, что приступ тошноты и головной боли остались на этом фоне незамеченными, и только Софья отметила:

— Эштон, у тебя ненормальная бледность, и мне не нравятся твои губы: дыши! Делай более глубокие вдохи, иначе потеряешь сознание!

— Сделай что-нибудь… — прошу её шёпотом, — у него всё лицо в крови, останови её, не давай его бить!

— Он заслужил.

Я смотрю в её синие глаза и не понимаю, что происходит, что делают эти люди, о чём думают, почему они так относятся к нему, к моему отцу?!

— У него слабые капилляры, Эш. Всегда такими были, поэтому столько крови, но это не трагично.

Отец пытается схватить свою обезумевшую жену за запястья, докричаться до неё:

— Лерочка, я сейчас всё объясню, Лерочка, успокойся, всё хорошо, Лерусь, всё хорошо!

Но она будто невменяема, у неё припадок, а у меня жуткое желание оттащить её от него…

Софья будто знает, о чём мои мысли:

— Не вздумай к ним лезть, — и сейчас она истинная дочь своей матери, такой же жёсткий, волевой, металлический голос, созданный подчинять… своего мужчину.

Да, мой отец — солнце, вокруг которого вращаются планеты. Этот дом — солнечная система, а все его обитатели — её планеты. Именно так кажется с первого и со второго взгляда, но если иметь неосторожный шанс заглянуть вглубь вещей, проявить проницательность и внимание, то открывается то, чего не видно другим, всем остальным обитателям Вселенной: у солнца есть своё Солнце, своя звезда, по законам которой оно живёт.

— Есть только один человек, одна сила, способная его спасти — это моя мать. Пусть бьёт, пусть выбьет из него всю дурь. Она всегда его бьёт, когда он переходит черту.

— Какую ещё черту? — спрашиваю, не веря своим ушам.

— Ту самую, за которой кончается их счастье. Сама изобьёт, сама же и вытащит его из дерьма. Только она может это сделать, поэтому наше дело — не вмешиваться.

Софья тянет меня за руку, затем выталкивает из этой комнаты, по размерам более походящей на спортзал, но я упираюсь, не хочу оставлять отца одного с этой безумной женщиной. А он…

Я вижу отца, испачканного в собственной крови, но он не заламывает ей руки, как сделал бы я, нет — он обнимает её, прижимая к себе и шепчет что-то на ухо, и вот её агрессия стекает на нет, сменяется рыдающими объятиями, она ослабевает, и он подхватывает её на руки, целует её лицо окровавленным своим и уносит. Просто уносит наверх, скорее всего, в их спальню…

Я в шоке. «Они тут все ненормальные!» — думаю.

— Я же тебе говорила, — заявляет мне Софья, улыбаясь. — Они разберутся сами. Главное — мама знает. И теперь всё точно будет хорошо!

— Откуда такая уверенность? — раздражённо спрашиваю. — Она что, Бог?

— Для него — да! — отвечает просто и спокойно, так, как говорят об абсолютных истинах. — Она — его Абсолют, а он — её. А Абсолют и есть Бог, если ты не в курсе, — улыбается.

Эти слова, сказанные при не самых счастливых обстоятельствах моей жизни, не сразу, но всё же откроют мои глаза на суть и сущность своего отца, примирив со многими его недостатками, но главное, самое главное, подарят ключ к полному искреннему прощению.

Софья садится за руль со словами:

— Я поведу.

— Может, лучше я? Не привык, чтобы меня дамы возили!

— Когда я говорю, что ты плохо выглядишь, я имею в виду: ты плохо выглядишь, Эштон! Ты, кстати, завтра не занят?

— Не знаю…

— Заскочи ко мне, я попрошу девочек глянуть твою кровь… и не только, если поделишься, — подмигивает мне.

Ещё чего не хватало! В моей крови, Софи, ты найдёшь всю таблицу Менделеева, а я не могу допустить разрыва твоих учебных шаблонов!

— Нет уж… терпеть не могу лечебные учреждения.

— А кто ж их любит?! — захлопывает водительскую дверь, заводит свою машину, и я замечаю на её лице сосредоточенность и ни тени депрессивных слёз, ничего из того, что было на нём, пока мы ехали сюда.

Я сажусь рядом с ней, пристёгиваюсь. Софья включает радио, ищет некоторое время подходящий трек, легко управляясь с тач-скрином встроенной в тачку стерео-системы, останавливается в итоге на энергичной песне и трогается, покачивая вверх-вниз головой — в такт заполнившего салон ритма.

— Тебя, я смотрю, уже отпустило… Быстро ты… оклемалась!