Царство

Одобрительно улыбнувшись, я согласно кивнул Микуле, вслух рассуждающему о будущей сече с Батыем. Особенно мне понравилось предложение северянина о том, чтобы выставить впереди прочих пешцев воинов с тяжелыми рогатинами. Сам того не зная, порубежник копировал тактику ромейских стратигов времен расцвета Македонской династии, когда в первую линию ополченцев-скутатов выводили менавлитов. Последние, хорошо защищенные вои с тяжелыми и массивными, пусть и короткими копьями-менавлами с широкими наконечниками, склоняли их навстречу всадникам врага, эффективно гася первый, самый тяжелый натиск арабской или норманнской конницы…

А в следующий миг когг Бруно из Любека в очередной раз ощутимо качнуло на волнах – качка к вечеру заметно усилилась, – и я едва удержал стон боли. Левое плечо прострелило практически столь же чувствительно, как и во время ранения. А тут еще узкий неудобный топчан со старым тюфяком, из которого во все стороны лезет сено… Располагается мое «ложе» в крошечной каюте в кормовой надстройке корабля, отдаленно напомнившей мне старый плацкарт из девяностых годов двадцатого столетия. Удобств минимум, только две условные (сильно условные!) кровати у стенок и крошечный стол между ними. Окон нет, свет – едва мерцающая лампада, освещающая, впрочем, чуть ли не все помещение. До того оно крошечное!

Но нам, как говорится, не привыкать и не выбирать. По крайней мере, заново собрав команду, Бруно действительно вернул оружие и деньги северянина, обеспечивает нас едой с собственного стола: уже зачерствевшим, зато не плесневелым и не червивым хлебом, кисловатым вином, пересушенным вяленым мясом, сыром – сильно на любителя, но, задержав дыхание, есть можно, а также… А собственно, и все. Но хотя бы не голодаем!

Ну и не стоит забывать, что тогда, в Ревеле, торговый гость действительно оперативно нашел лекаря. Толкового, кстати, малого, сумевшего аккуратно (конечно, все относительно!) вытащить болт из плеча, обработать края раны каким-то крепким спиртным и затворить ее прижиганием. Ожог он также обработал какими-то мазями (и они ведь даже неплохо пахнут!), передав требуемый запас Микуле. Так что за несколько дней пути по все еще волнующемуся Балтийскому (виноват, Варяжскому!) морю я действительно сумел оправиться. Причем в этот раз без горячки и последующего за ней тяжелого восстановления.

– Все ты говоришь верно, друг мой. Вот только на месте Батыя я не стал бы трогать большой полк в начале боя. Вместо этого всех своих стрелков я бы бросил на крылья русской рати. Наших конных лучников поганые просто задавят числом, а вот дальше возьмутся и за жеребцов гридей… Отогнать лучников вражьих, конечно, можно, даже догнать их на коротком рывке и задние ряды порубать. Да только татары ведь того и ждут… Пока дружинники вперед вырвутся, пока кони их устанут и замедлятся, тут как тут монгольские тяжелые всадники и ударят! Как на Калке, как в Котманской долине в Грузии… А после, так или иначе разобравшись со всадниками на крыльях, поганые обойдут пешцев, зайдут к ним со спины, окружат да перестреляют… Ведь у Батыя в Булгарии, коли дать ему объединиться с Шибаном, выйдет под три, а то и четыре тумена, если татары успеют согнать булгар под свои знамена. И это практически все всадники. А у нас же…

Сделав крошечную паузу, я продолжил:

– Давай считать. У Юрия Ингваревича, дай бог, тысяч восемь воев наберется после зимы. Да и то всех брать с собой нельзя – как можно княжество без защиты оставить? По крайней мере, со стороны Пронска. К тому же добрая половина рати – ополченцы. И чтобы зимой голода не было, мужиков на земле придется оставить, и так число пахарей вдвое уменьшилось. Мстислав же Глебович коли и откликнется на призыв и приведет свою дружину, то ведь только Новгорода-Северского. Может, к нему и присоединятся иные князья, и ковуи дадут всадников, но, опять же, далеко не всех. Тысячи три от силы у Мстислава наберется, если пять – великая удача! Да три тысячи владимирских ратников, что наш базилевс отправил на юг, так и их половину, считай, потребно оставить в Муроме да Рязани. Вот и получается, что Юрий Ингваревич может со стороны Мурома по Булгару ударить ратью в восемь, самое большое десять тысяч воев.

Вновь ненадолго прервавшись, раздраженно поелозив по сползающему с лавки тюфяку, пытаясь при этом устроиться поудобнее, я продолжил: