Царствование Филиппа Красивого

Этот пространный меморандум вряд ли когда-либо был представлен Папе в полном объеме. Но даже если посланники процитировали или перефразировали только несколько разделов, не может быть никаких сомнений в том, что король был в ярости. Николай IV был глубоко вовлечен в попытки урегулировать все проблемы, которые были созданы завоеванием Сицилии Арагоном и последующим крестовым походом против него. Решение этих проблем было невозможно, если бы Франция стала враждебной. Этот вывод был подкреплен прибытием в Рим нового посольства во главе с Жаном д'Акром, кравчим Франции, и Жераром де Момоном, одним из советников короля. Они привезли с собой известие о том, что Филипп не собирается оказывать большую помощь в отвоевании Сицилии у арагонцев, а также новый набор претензий к французскому духовенству. Послы утверждали, что говорят не только от имени короля, но и от имени "графов, баронов и общин королевства". Проводил ли Филипп специальное собрание знати или заручился индивидуальными заверениями в поддержке, точно неизвестно,[835] но фраза наводит на мысль, что кто-то уже задумывался о методах, которые будут использованы в 1303 году. Николай IV правильно понял из послания, что пришло время прекратить споры с Францией, и поэтому решил послать на переговоры с Филиппом двух кардиналов, Джерардо Бианки Пармского и Бенедетто Каэтани.

В 1290 году было достигнуто соглашение. Первым шагом к которому была отмена всех действий, предпринятых против королевских чиновников и жителей королевского домена епископом Пуатье и капитулом Шартра. Затем в ноябре 1290 года в Сент-Женевьев был собран Собор французских прелатов для обсуждения спорных вопросов между ними и королем. Наконец, Филипп, "по просьбе прелатов", издал ордонанс, который определял как его права, так и привилегии духовенства[836]. Легаты, несомненно, оказали некоторое влияние на формулировку ордонанса, но важно отметить, что спор был прекращен королевским ордонансом, а не актом Римской курии, и что привилегии духовенства были гарантированы королем, а не Папой.

В основном вопросе о юрисдикции король одержал существенную победу. Все прелаты могли быть судимы Парламентом, а апелляции из их мирских судов должны были направляться в Парламент независимо от того, владели ли они своими землями от короля или нет. Для принуждения к повиновению, их имущество, по приказу короля, могло быть конфисковано, а фактически, если промедление создавало какую-либо опасность, оно могло быть конфисковано королевскими чиновниками, действующими по собственной инициативе. Утверждение о том, что в королевстве существуют анклавы, на которые не распространяется обычное светское правосудие, было полностью отвергнуто.

С другой стороны, король, по особой милости, отказался от права взимать плату за амортизацию с недавно приобретенных Церковью земель. Он также признал освобождение всех клириков от тальи (если они не были купцами или ремесленниками) и юрисдикцию прелатов в делах, касающихся десятины, завещаний и брачных контрактов (если речь не шла о собственности, находящейся в феодальном владении). Были приняты некоторые меры для предотвращения злоупотреблений, когда имущество духовенства на законных основаниях изымалось светскими властями. Мелким королевским чиновникам запрещалось проводить суды или совершать официальные действия на землях прелатов (если они не могли доказать, что это разрешено древним обычаем). Юрисдикция прелатов не должна была ущемляться из-за того, что община находилась под королевской защитой.

Даже Дигард, который считал, что этот ордонанс был в целом для Церкви полезно, был обеспокоен неясностью некоторых пунктов, а именно, тем, что многие определения церковных привилегий включали фразы, позволяющие королю в определенных ситуациях эти привилегии отменять, а также отсутствием каких-либо санкций против королевских чиновников, нарушивших эти привилегии[837]. Если это мнение историка, который восхищался деятельностью Бенедетто Каэтани, то можно представить себе облегчение при дворе Филиппа в конце 1290 года. В прямой конфронтации с духовенством двух важных епархий, которое пользовалось большой поддержкой Папы, король одержал верх. Санкции Церкви были сняты, а права короля как суверена над всей Франции (по крайней мере, в судебных делах) были признаны. Этот успех был достигнут путем безоговорочного утверждения власти короля над всеми жителями королевства, отпором аргументам духовенства и действиям Папы в сильных, даже оскорбительных выражениях, и преувеличением пороков, существовавших в Церкви. Король и его Совет действовали так, полагая, что папство не может проводить свою политику без сотрудничества с Францией, и, что Франция является "главным столпом, поддерживающим Римскую церковь" (как позже скажет Ногаре)[838]. Последовавшие события доказали их правоту.