Царствование Филиппа Красивого

Конечно, возможно, что между этими двумя людьми существовала настолько глубокая личная неприязнь, что Симон не мог успокоиться, пока Гишар не был полностью уничтожен. Лучшим свидетельством в пользу этой точки зрения является то, что Симон, вероятно, был связан с Ноффо Деи во время первых обвинений и что Ноффо снова появился в качестве обвинителя в 1308 году. Но Ноффо вступил в дело только после того, как епископ уже был обвинен в колдовстве и отравлении; он добавил несколько полезных деталей, но обвинения уже были достаточно серьезными, чтобы убедить Филиппа и Климента в необходимости полноценного дознания. Первое официальное обвинение было выдвинуто Гийомом де Анже на основании истории, рассказанной бедным отшельником[1025], а Ноффо не имел к этому никакого отношения. У Ноффо, вероятно, были свои причины не любить Гишара, поскольку будучи "ломбардцем", он или его помощники, должно быть, имели дела с епископом в период, когда Гишар помогал управлять финансами Шампани[1026]. Ломбардцев всегда можно было обвинить в ростовщичестве, и их часто заставляли выплачивать королю большие суммы[1027], так что Гишар в свое время мог прижать их к стенке.

Гишар мог ущемить и их, в своих интересах или в интересах Бланки и Жанны, и Ноффо мог быть одним из тех, кто тогда пострадал. В любом случае, Ноффо Деи был не очень надежным сообщником; он не смог расплатиться со своими кредиторами на ярмарках в Шампани и был повешен в Париже в 1313 году за это или за какое-то другое преступление[1028]. Если Симон Фестю хотел бы уничтожить Гишара, то привлек бы более надежные свидетели; но пока связь Симона с теми, кто дал самые пагубные показания не установлена.

Можно доказать, что между Симоном Фестю и Гийомом де Анже-младшим существовал сговор. Почему бальи так серьезно отнесся к рассказу отшельника? Такие слухи были обычным явлением, когда умирал знатный человек, например, после смерти старшего брата Филиппа Красивого. Симон Фестю должен был хорошо знать семью Анже; Гийом де Анже- старший был его коллегой по казначейству, и эти два человека уже имели дело друг с другом в 1290-х годах, когда Гийом был казначеем, а Симон — активным сборщиком десятин и субсидий. Однако у семьи Анже не было веских причин быть обязанными Фестю. Гийом-старший был гораздо более влиятелен при дворе, чем Симон, достиг высокого положения гораздо раньше и уже обеспечил своему сыну успешную административную карьеру. Вовлечение в интригу против малозначимого епископа ему ничего не давало и могло принести неприятности.

Ногаре, Фестю, Ноффо Деи и Гийом де Анже сыграли определенную роль в процессе против Гишара, но никто из них не был главным инициатором этого дела. Остается только один возможный кандидат — сам король. Мы не знаем, как Филипп относился к своей теще, но мы знаем, что он был глубоко привязан к своей супруге Жанне. Одного лишь подозрения, так и не доказанного, что Гишар обманул королеву, было достаточно, чтобы он изгнал епископа от своего двора и создал очень влиятельную комиссию для дознания по обвинениям. Безвременная смерть Жанны потрясла Филиппа и он оставался верен ее памяти до конца своих дней. В его глазах худшим из возможных преступлений было бы сокрытие правды о смерти королевы. Любой, кто попытался бы замять такое преступление, даже если бы доказательства были ничтожными, навлек бы на себя гнев Филиппа. Если бы рассказ отшельника достиг ушей Филиппа до того, как Гийом де Анже сообщил о нем, семья Анже была бы уничтожена. Поэтому бальи быстро инициировал дознание; поэтому Ногаре помог подкрепить дело, одобрив сомнительные свидетельства Ноффо Деи и, возможно, организовав публичное собрание для заслушивания обвинений; поэтому Рауль Гроспарми и Пьер де Грес приложили огромные усилия, чтобы найти свидетелей, которые подтвердили бы обвинения. Даже когда Гишар был фактически оправдан, Филипп не позволил ему вернуться в епархию, так как просто не мог поверить в полную невиновность епископа.

Это объяснение согласуется со всем, что мы знаем о характере Филиппа. Его твердая набожность, высокий уровень морали в личной жизни делали его очень доверчивым в делах, связанных с ересью и безнравственностью. Он, безусловно, поверил обвинениям в прелюбодеянии своих невесток, хотя верить этому противоречило его интересам. Он почти наверняка поверил обвинениям против тамплиеров и против Бонифация VIII, и в конц-концов получил выгоду от обоих начинаний, но выгода не была его единственным мотивом. Не было причин, почему он не должен был верить обвинениям против Гишара и в этом случае выгода была психологической, а не финансовой или политической. Объяснение преждевременной смерти Жанны помогло бы смягчить его горе, а месть ее убийце была бы последней и самой достойной данью, которую он мог бы отдать ее памяти.