Царствование Филиппа Красивого

Именно по этому случаю Филипп не только прекратил сбор субсидии (cessante causa), но и почти наверняка вернул уже собранные небольшие суммы денег[1124]. Король получил немало похвал за этот поступок, и это справедливо, так как его финансы были в достаточно плохом состоянии, и потеря любого дохода должна была быть весьма болезненной. С другой стороны, если Филипп и потерял доходы, он не понес больших дополнительных расходов. Армия была созвана на 5 августа, но все основные соглашения были достигнуты к концу июля. Ответ на призов в армию всегда был медленным и было бы удивительно, если бы много людей добралось до Арраса до окончания кризиса. Таким образом, Филипп не задолжал денег на жалование армии, и потратил не так много средств на ее на снабжение. Ситуация сильно изменилась в 1314 году, когда армия действительно была собрана и отправилась во Фландрию. Прекращение сбора субсидии 1313 года стоило очень мало, но вот прекращение сбора налога 1314 года было настоящей жертвой. Филипп неохотно пошел на эту жертву, но он не мог позволить себе повторить возврат уже собранных денег.

Вскоре после Аррасской конференции стало очевидно, что граф Фландрии все еще горько переживает потерю западной части своей страны. Филипп, возможно, по совету Мариньи, попытался заручиться поддержкой ремесленников в городах. Брюгге, который согласился заплатить единовременную сумму, чтобы откупиться от паломничества, наложенного Атисским миром, получил возможность потребовать помощи от других городов, а ремесленники Гента получили королевскую защиту от патрициев[1125]. Эти действия вызвали некоторые разногласия в городах и между ними, но они не склонили жителей графства на сторону короля. Когда Роберт де Бетюн осудил Филиппа за отказ вернуть утраченные территории (26 июля 1314 года), ему не составило труда собрать большую армию[1126]. Он напал на Турне, а затем осадил Лилль, в ответ Филипп немедленно созвал свои войска и к августу вторгся во Фландрию.

Однако ни одна из сторон не была в восторге от перспективы новой тотальной войны. Если бы граф добился быстрого успеха под Лиллем, он мог бы надеяться на крах Франции, подобный тому, что произошел в 1302 году, но Лилль устоял. С другой стороны, Филипп, возможно, уже знал о недовольстве во Франции, которое вскоре должно было выразиться в создании провинциальных баронских лиг. Король определенно знал, что новая субсидия, которую он должен был ввести для оплаты своих войск, была крайне непопулярна. Мариньи, его главный советник, не видел смысла в войне и хотел закрепить завоевания 1312 года, а не рисковать и ввязываться в затяжную войну. Советник не сомневался, что французы могут победить, но также знал, что затраты будут велики, а конечная выгода сомнительна[1127]. Наконец, в апреле 1314 года, умер Климент V, и Филипп, и Мариньи хотели осуществить давление на конклав, чтобы тот избрал Папой кардинала Николя де Фровиля (который приходился Мариньи двоюродным братом).

Поэтому, прежде чем начались серьезные боевые действия, Мариньи заключил конвенцию в Маркетт-ле-Лилль (3 сентября 1314 года), которая была равносильна подтверждению прежнего статуса. Роберт де Бетюн и Людовик Неверский должны были просить (и получить) королевское помилование. Уступка Лилля, Дуэ и Бетюна должна была быть вновь ратифицирована. Людовик Неверский должен был быть восстановлен во владении своими графствами Невер и Ретель. Приверженцам короля, чье имущество было разграблено или уничтожено во время восстания, должна была быть выплачена компенсация в размере 20.000 т.л.[1128].

Это было разумное соглашение, если — как это всегда бывало в случае с соглашениями с фламандцами — его можно было выполнить. Мариньи и Филипп, конечно, были правы, считая, что две синицы в руках (Лилль и Дуэ) стоят больше, чем один журавль в небе фламандскоязычной Фландрии. Кроме того, Филипп искренне не желал лишать власти великого барона, будь то герцог Аквитанский, граф Фуа или граф Фландрский. Король без баронов, придающих достоинство и авторитет его двору, вряд ли был бы королем. Вероятно, Мариньи, меньше доверял великим баронам, но он, как никто другой, знал, что королевство не выдержит расходов на затяжную войну. Обещания, данные в Маркетт-ле-Лилль, могли быть вскоре нарушены, но, по крайней мере, они давали немного больше времени для укрепления контроля короля над приобретенными территориями.