ЦДЛ

– Не волнуйтесь, кешем (нашим американским налом) тоже берут пока…

– А почему это пока? – запаниковали те, кто деньги уже понюхал и, может быть, даже вошел во вкус.

– Да потому что деньги, как таковые, скоро вообще исчезнут.

– Ну, что я говорил! – гордо говорю я Гуде.

И еще они сообщили нам, что курсы ювелиров-любите-лей уже открылись.

– Как, уже зафункционировали?! – воскликнули хором чуть ли не все посетители вернисажа, будто с хвоста тяжеленную гирю стряхнули.

– Да! – радостно выдохнули супруги.

И все новоприбывшие дружно в ювелиры подались. Даже один знакомый писатель туда побежал, кстати необычайно большой мужчина. Не представляю, как он будет часами из себя Левшу изображать и вместо лошадей (при его-то фактуре) – блох подковывать. А потом как глянет на свой большой палец и ужаснется. Именно ювелиры глядят на свой большой палец, как лилипут на громилу, потому что, концентрируя все свое внимание эдаким верблюдом в игольное ушко, ювелир и сам становится меньше, мизерней и дотошней, в это самое игольное ушко пролезая. Иди и доказывай потом, что ты не верблюд.

Так и случилось. Приходит спустя несколько месяцев наш самый весомый писатель с работы своей миниатюрной, а дверь и говорит ему: «Не дорос ты еще в меня пальцем тыкать!» Странные шутки над взрослым и почти что набожным человеком. «Что, я с тобой должен на „вы“ разговаривать?» Мир не без добрых людей – вызвали полицию, чтобы в дверь позвонить. Попал наконец домой и привычно за стол, а он – как гора альпиниста зовет. Хлебосольный, его теперь не достать. Входит жена. И как же вдруг ее стало много! Никогда не думал, что жена у него такая большая.

Только пальцем и можно тронуть, что конечно же мало. «Разумеется, недостаточно!» – кричит жена, хотя и понимает, что мал золотник, да дорог, а велика фигура, да дура. Понимать-то – понимает, но перестает соответствовать друг другу и тут же начинает друг к другу не подходить. «Да, но вчера подходили!» – «Вчера ты был мужчиной, а не ювелиром! – плачет жена. – Вполне, можно сказать, грубым и зримым…» – «Так что же мне делать?» – «Лилипутку ищи!»

Нет, я, пожалуй, не пойду в ювелиры, а ведь с места уже привстал и, как все, чуть туда не подался (вот он, стадный инстинкт! – отец эмиграции нашей). Кропотливая, потливая, дотошная, сверхтерпеливая и совсем не подходящая мне работа. Мелко для меня сидеть горой и наконец высидеть мышь, правда позолоченную. Для рослого и вообще широкого человека это не результат. И потом, я не считаю себя до такой степени дамским угодником, чтобы посвящать свою жизнь украшениям. Я считаю, что женщин совсем не это украшает. Как справедливо заметил Одиссей Моисеевич – женщина уже сама по себе сокровище, правда не каждая.

Вот у кого жизнь была ювелирная, в смысле хрупкая и драгоценная, тем более надо было ее защищать. Такова наша дольче вита, се ля ви, а также нью-йоркская лайф. И пошел Одиссей Моисеевич за разрешением на ношение хоть чего-нибудь в кармане.

– Хау ар ю? – спросили его в конной полиции (они и в помещении сидели на лошадях). – И вообще, чего тебе надобно, бастер[15]?

Объяснил на пальцах длину ствола, а также желательное количество в него входящих и спросил: «Могу ли я?»

– Разумеется, ты можешь приобрести машинку для пресечения любого долголетия, подчас просто возмутительного, но принеси сначала портрет верхней части туловища анфас и в профиль и справку от психиатра, удостоверяющую этот портрет, где он будет клясться и божиться, что ты не псих, и покупай хоть базуку или танк.

А что! Заодно решится и транспортная проблема с жилищной вместе, – подумал Одиссей Моисеевич, – вот парковать его будет трудновато, но зато будет мой дом – моя крепость… с круговой обороной, неприступная и за бесценок. Это сколько же зайцев я убиваю одним выстрелом, купив подержанный танк или танчок или хотя бы танкетку, пусть односпальную. Наведу в ней соответствующий уют, мобилизовав какую-нибудь танкисточку, так сказать, все еще фронтовую подругу… – И, хлопнув себя по упитанным ляжкам, он живо представил себе – с утра пораньше поужинаем и в постельку, задраив все люки предварительно, а в случае какой-нибудь осечки (мало ли чего бывает в боевой обстановке) – можно и стихи почитать. И они мгновенно родились – с выражением и без:

Ружья, ружья, ружья, ружья, ружья…
Смерти считает штабная крыса.
Первый батальон, п-простите, накрылся.

Пушки, пушки, пушки, пушки, пушки…

Смерти считает штабная крыса.
Второй батальон, п-простите, накрылся.

Танки, танки, танки, танки, танки…

Смерти считает штабная крыса.
Третий батальон, п-простите, накрылся.

В небе пели птицы и самолеты, а в одном из них пел еще и Одиссей Моисеевич: