ЦДЛ

Эх, маска, маска с хлебо-маслицем для смазки. Только родился человек – запеленутый кукиш лица. Понесли его, серенького да лысенького, в ясли – в эти человеческие телятники. В эти маленькие пока воспитательные боенки. И пошла-поехала расти личинка личины. Не слюнявчик – первым делом натянули на младенца счастливую улыбочку, чтобы легче было потом благодарственную изображать. И началось. «А ну, покажи нам, деточка, свой язычок! Посмотрим, чем ты будешь пробивать себе в жизни дорогу. Тренируй его, милый, тренируй! Хорошо подвешенный язык, особля великий и могучий, как наш – русский – в нашем обчестве – в-в-великая сила. Особенно когда у всех на устах очередная партия правительства. Сколько народу сразу его славит! Очереди к мертвецу, чтобы еще живым доказать свою преданность. Иерархия. Лестница. Рвение. Конкуренция. Уже набившая язык номенклатура… Нет, что ни говори, а здесь надобно суметь с головой пробиться. И влезть этой самой головой, что называется, по самый галстук. Короче – уйти целиком в это дело Ленина со Сталиным, Маркса с Энгельсом и Брежнева с Косыгиным, Чей там следующий зад замаячит – мы пока гадать не будем. Имеешь хорошо подвешенный язык – не пропадешь. А если не имеешь – для пущей эластичности вынут хрящ из спины, как боксеру – из носа. И заблещет красный язык испариной как миленький. Уж будь покоен».

«Но это их дело. Не мое», – закапризничал было младенец. Но не тут-то было.

Маска, маска… Именно под ней Бог каждого превратил в то, чему больше всего этот каждый и соответствует. Чему больше всего и отвечает. Кто есть кто… на этом свете?

А ну-ка, приятель, где твой первоначальный замысел? Типичный характер? Сорвем-ка с тебя твой презерватив – фасад. И вот ты стал тем, кем и должен был быть с самого начала.

Эй, кто там ползет? – Муравей – две дольки гладиаторского тела.

А это – собака, люто охраняющая когда-то нажитое добро.

Вот змея, еще вчера шипевшая человеком.

А рядом – курица, чьи яйца несъедобны. Потому что это единственное, что осталось у нее человеческого (кстати, и почему это курица с яйцами, когда петуху они куда больше к лицу?).

А этот – по сути своей – гнида. Посмотришь на него и уже чешешься. И ждешь при этом, что именно он и попадется тебе под ноготь. И щелкнет мерзостная капля. И родит целый океан омерзения…

А это – шакал. И следующий. И в хвост к нему пристроившийся – тоже. Да их тут целое скопище. Лучше б ты, гражданин, был Шагал. Далеко бы пошел.

«Да я и так неблизкий свет каждый день отмахиваю. Свое отшагал… – И на Луну, где американцы гуляют, уставился. – У-у-у! Как жрать хочется!»

Птичье личико и руки за спину. Миролюбивый голубь. О, если бы летал всяк, кто с недержанием кишок, как этот голубок. С точки зрения которого все мы пресмыкающиеся. Шапки… От одного ли холода мы их носим?

И этот легок на помине. Тоже ручками бьет – наверх хочет.

И тот легок на подъем. Боже, как же легко дерьмо всплывает!

И следующий далеко залетел, хоть и пресмыкался, как последний гад ползучий.

Все летящее плюет на нас с высоких задниц. Вертикаль летящая и горизонталь ползущая… Где-то же сходятся их плевки!

А вот и по земле ступающий – ничего-то себе за душой. И этот еще недопроизошел. И тот – тоже лишь в пути – к человеку. Да и следующий – запаздывает.

А вот и сам человек. Но еще не догадавшийся об этом. Но отлично понявший, как трудно им быть. Но тянет, тянет его в человеческое общество.

Ау! Где ты, человеческое общество? Откликнись!

Но откликается только сосед за бетонной стеной, хоть и дюже сознательный, а туда же. Вернее, сюда же с камнем на шее да на лубянское дно.

Ему тоже невмочь – в этом каменном веке стал отрастать атавизм проклятый. Непомерно развитый копчик угрожает снова вернуться хвостом. Тысячелетние эволюции человеческого рода… Да уже сейчас наш любой партийный товарищ в состоянии смахнуть их концом своего невероятно гибкого позвоночника. И даже на четвереньки ему не надобно становиться. Обезьяны с дерев попадают от зависти, если увидят, как он искусно метет им.

Вот сейчас он ввалится ко мне в камеру и скажет свою сакраментальную фразу: «Усе человеческое засунь себе, знаешь куда? – Под хвост! Понял?»…

Да еще не вырос, гражданин начальник.

«Вот и будешь сидеть, покуда не вырастет».

Да ведь надо ж еще научиться владеть им. Боже, сколько же мне предстоит здесь сидеть! Да и где гарантия, что он вырастет и я не загнусь бесхвостым? Это ж тоже своего рода талант, только сзади.

ЦДЛ. Вероника Тушнова поймала зверя пушного. Марка Соболя. Тоже поэта. И сына хорошего и тоже расстрелянного писателя (правда, тут он сам себе расстрел устроил). Соболь… Сама фамилия просит выстрела. А посему поэты здесь, как правило, берут псевдонимы погорше. Беспрозванный, Беспомощный, Бездарный (нет, так далеко еше не заходят), Бедный, Голодный, Горький… И лишь один Артем Веселый. Который, естественно, кончил невесело – расстреляли.

Очень уж контрастировал с горькими, бедными и голодными.

…Белый, Черный, Беспросветный… Да тоже кончили не ахти как.

Никак не спасала их ущербность их нового имени, как бы говорящего, что хуже некуда.