Цеховик. Книга 12. Восходящая Аврора

— Весёлый посёлок, — поясняет Пашка, — это район такой, в нём достраивают рынок на улице Дыбенко. Внутренняя часть практически доделана, я сегодня съездил посмотрел. Просторный квадратный зал, ну, ещё стройматериалы навалены, снаружи бардак, идёт отделка. Там такая довольно обширная площадь между жилыми домами, и на ней этот рынок недостроенный, и он огорожен забором из плит. А вообще, конец города. Место такое… опасное, можно сказать.

— Почему? — уточняю я.

— Сюрприз легко устроить. Есть подвальные помещения, оттуда могут выскочить духи какие-нибудь. Ну, и так, пошуметь можно, не особо привлекая внимание. И, к тому же, народу много нагнать не проблема. Зураб, как я понимаю, как раз, хочет много своих собрать для убедительности.

— У меня утром из Сочей прилетит несколько человек, — кивает Цвет. — Но если вкруговую посчитать чисто по головам, у них дохера народу. Одних грузин только вон сколько получается.

Мы довольно долго решаем, что и как и, наконец, обсудив все вопросы мои визитёры расходятся.

— Паш, я тут в Ташкенте был, — говорю я на прощание. — Дашу видел. Привет тебе передаёт.

— Да, — усмехается он, останавливаясь, — я знаю, мы разговаривали с ней недавно. Приедет скоро.

Ну, и отлично. Отлично…

Я ложусь спать, но просыпаюсь уже через три часа. Не спится. Торопиться некуда, всё, что нужно сегодня сделать до сходки — несколько звонков, но сейчас, в любом случае, ещё рано. Покрутившись минут пятнадцать и поняв, что уже не усну, я поднимаюсь. Встаю и подхожу к окну. Занимается заря. Аврора расцветает над миром… Белые ночи ещё не начались, но уже вот-вот, так что светает рано.

Зрелище открывается завораживающее. Длинная набережная на противоположном берегу, все эти кажущиеся отсюда игрушечными домики, их окна и крыши залиты нежным золотисто-розовым светом. Солнце мне не видно, оно где-то сзади и слева, поэтому кажется, что сам мир изменился и наполнился сиянием авроры, не нуждающемся в источнике.

Что-то произошло. Может быть, это я поменял ход истории и саму природу вещей, и теперь мы всегда будем жить в прекрасном сияющем утреннем свете. Он проникает всюду и делает мир восхитительно-чудесным, раскрашивая каждую его деталь, каждый шпиль, каждую машину, каждый кораблик, включая вот этот крейсер, названный именем утренней зари, возможно, в честь этого самого дня.

И теперь становится ясно, для чего я трепыхаюсь и бьюсь. Вот, ради этого нового, совершенного и прекрасного мира, из которого навсегда исчезли сумрак и тьма, грязь и прозябание, угодливость и посредственность, жестокость и безразличие, оставив нам лишь волшебное сияние и любовь.

Впрочем, едва ощутимый укол в сердце, намекает, что я переборщил со своими фантазиями, а набежавшая тень гасит волшебный свет и подтверждает сомнения здравого смысла. Я грустно улыбаюсь, а из глубин памяти всплывают тревожные и оптимистично-обречённые голоса хора:

Советская отчизна весь мир ведёт вперёд

И солнце коммунизма над Родиной встаёт!

Счастливым сделать шар земной

Клянёмся партии родной!

Мы молодая гвардия рабочих и крестьян…

Мы приезжаем на стрелку на нескольких машинах. Бойцы Цвета и люди Уголька, включая нанятых боксёров, уже ждут здесь, у рынка. Судя по несколько заброшенному виду стройки, тут давно уже возникли простои в работе и, возможно даже, бригады переведены на другие объекты.

Вперёд, заре навстречу, товарищи в борьбе… Идём, минуя кучи песка и ставшего непригодным цемента. Наши оппоненты, чудесным образом уже все находятся здесь. Небольшая, но, всё-таки подстава.

Здание рынка — гладиаторская арена, Уголёк — Спартак. Если посмотреть под этим углом, то архетипические шаблоны прошлого не выпускают человека из лабиринтов своих конструкций. Но я, скорее, вижу в сцене нашей встречи, а точнее сказать, стрелки, образ будущего, причём недалёкого, когда подобные «встречи» в Питере станут обыденной нормой. Да, и не только в Питере, чего уж там.

— Это кто? — спрашиваю я тихонько у Цвета.

— Зураб Хоперия.

— А чего он хочет? Чтобы мы свалили и оставили колыбель русской революции в его руках?

— Да, он чувствует себя наследником Сталина, наверное, — хмыкает Цвет.

Зураб выступает вперёд и начинает что-то нести о воровском законе, о беспределе и бесчестии, о том, что какой-то залётный баклан не платит в общак, но имеет наглость мочкануть уважаемого вора, назначенного большими людьми приглядывать за городом. И это вызывает обеспокоенность и гнев.

Народу много и численное преимущество явно на противоположной стороне. Причём, большую часть их банды составляют этнические грузины. Самая многочисленная, если память мне не врёт, мафия в Союзе.

Впереди стоит ораторствующий Зураб за ним немаленьким таким полукругом переминаются с ноги на ногу крупные и очень крупные кавказские и питерские авторитеты и несколько сурового вида парней с пушками в руках.

— Дураки, ой дураки, — качаю я головой, не слушая эту пустую брехню.