Цеховик. Книга 12. Восходящая Аврора

— Мало, но есть. Завтра несколько человек из Геленджика подгребёт, ещё Новосиб, Красноярск.

— Менты уже в деле?

— Нет пока. Но чувствую, они это так не оставят, особенно если начнётся заруба. Короче, давай, лети сюда. Нужны люди и аммуниция.

Вешаю трубку.

— А что ребят, — задумчиво говорю я. — Давненько мы с вами в городе на Неве не были, да? Когда там у нас ближайший рейс?

23. Вперед, заре навстречу

Что-то зачастил я сюда. Зачастил. Я вхожу в знакомый номер и бросаю на кровать сумку, а сам, не раздеваясь ложусь на другую. Их здесь две. Сейчас полежу немножко, а потом придёт Пашка. А чуть позже и второй Пашка подтянется, тот, который Цвет. Закрываю глаза. Можно пока поваляться.

Но поваляться не удаётся, раздаётся стук в дверь.

— Егор, — доносится из-за двери голос Алика, — здесь Уголёк.

Вот же засранец, уже пронюхал. Я встаю и открываю дверь.

— Дон Вито, — подмигиваю я. — Привет. Не ждал тебя, честно говоря.

Он заходит с агрессивно-оборонительным видом, типа, «а чё я сделал»?

— Нет! — с порога начинает он. — А я что, должен был терпеть всю эту херню? Или чё ты думаешь? Нет, ты скажи!

— Во-первых, здравствуй. Во-вторых, я подробностей не знаю. В-третьих, я тебе ещё слова не сказал, а ты кипишь. Рассказывай. Садись, куда хочешь и рассказывай.

— Да чё рассказывать-то⁈ Порожняком звонить тока! Он чмырь, в натуре, непуть, муравей лажовый! Втирает мне, типа ты барыг на «Галёре» прогнул, а где лавэ? Я ему — какое, в натуре, лавэ? Ты кто вообще? Иди, типа, с Цветом решай. Вопрос, вообще не мой я, бляха, солдат революции и джентльмен удачи. Синьор Робинзон, в натуре. Есть же субординация какая-то, или чё? Нет, ты скажи, я чё, неправ?

Я невольно улыбаюсь, глядя на него. Он горячится, распаляется с каждым словом и жестикулирует. Вот уж, что в крови, то никакая среда обитания не изменит. Он то прикладывает руки к груди, то вскидывает, то растопыривает пальцы, то трясёт перевёрнутой вверх щепотью. Итальянцы говорят, что если итальянцу связать руки, он не сможет ни одной мысли высказать.

— Нет, а чё ты лыбу давишь? — ленинским жестом указывает он в мою сторону. — Я смешное что-то сказал? Ты где-то тут клоуна увидел?

— Так, Уголёк, хорош, — качаю я головой, — сбавь обороты. Дальше давай.

— А чё дальше-то? — поправляет он волосы. — Всё. Он там сказанул пару неприемлемых слов. А меня ещё батя учил, что оскорбления сносить нельзя. Большой человек, Гаргантюа там какой-нибудь, может себе это позволить, а человек нашей комплекции никому не должен спускать подобного. И он совершенно прав! Прям на миллион процентов!

Вито подносит руку к лицу, целует кончики пальцев и резким движением посылает воздушный поцелуй исчезнувшему в революционной борьбе батюшке.

— Ты меня знаешь, пусть он хоть генеральный секретарь, в натуре! — ритмично трясёт он щепотью перед своим сердцем, при этом чуть отставляя в сторону мизинец. — Я ему говорю, ке каццо, мой брат, ты погорячился. Спокойно так говорю, с уважением. Извинись, пока дело не зашло далеко. А он знаешь, что отвечает?

Уголёк выпучивает огромные глаза, прижимает обе руки к груди и тут же продолжает:

— Он отвечает, не то что без уважения, он посылает меня и называет там ещё… ну… короче, ты понял, да?

— Примерно, — киваю я.

— Ну и всё! — разводит он руками. — Я ещё говорю, типа, одумайся, ты же уважаемый человек, разве можно так себя вести, какой пример ты подаёшь окружающим? А он смеётся мне в лицо, мол, а что ты мне сделаешь, малыш? Ну, смеётся и смеётся, я даже рад, что он в хорошем настроении покинул наш бренный мир. Бро, но если ты скажешь, что я поступил неправильно, ты мне не брат.

Он замолкает.

— Присядь, брат мой, — усмехаюсь я. — Ты правильно поступил, я тобой горжусь. Клянусь честью.

Он на секунду подвисает, анализируя, насмехаюсь я либо говорю искренне.

— Ну а чё тогда Цвет наезжает⁈ — недовольно и с ноткой обиды восклицает Вито.

— Дело в том, что сама ситуация несколько преждевременная, понимаешь? Ты ведь ещё не накопил необходимое количество сил. Где твои войска? Где шеренги боксёров?

— Ну так а чё, надо стерпеть было?

— Да не голоси ты. Говорю же, правильно ты поступил, стерпеть оскорбление было нельзя, тем более, что это не только тебя унизили, но и всех нас — и Цвета, и Ферика и меня.

— Ну и всё тогда! — облегчённо резюмирует Уголёк.

— Другое дело, что ты должен просчитывать противника на несколько шагов вперёд и не допускать подобных обострений, пока не готов раздавить его, как жабу. А ты ещё не готов. Нужно быть Вито Корлеоне, а не горячиться, как его сын Сонни.

— Ну… — качает он головой и разводит руки в стороны. — Да…

Приходят Пашка Круглов и Цвет.

— И этот здесь… — недовольно качает Цвет головой.

Здесь, да. Сам пришёл.

Мы совещаемся. Решаем, как и что говорить на завтрашней всесоюзной конференции работников ножа и топора. Моделируем ситуацию.

— А где это всё будет? — спрашиваю я. — В каком конгресс-центре?

— На Весёлом, — отвечает Уголёк. — Там рынок недостроенный на Дыбенко, Зураб предложил.

— На каком Весёлом?