– Не переживайте, – сказал Жарков ледяным голосом. – Я уж и сам проклял все на свете, когда понял, во что вляпался. Я полевой ксенолог, надеялся набраться опыта, заняться настоящим делом, погрузиться в новую культурную среду.
– Чувствую, набрались по самую маковку, – ухмыльнулась паучиха.
– Да уж, – сказал Жарков злорадно. – Как там у вас… тысячестраничный эпос «Незабываемая победа, одержанная великолепной знаменосной ордена Кремневого Ножа и Бронзового Топора панцирной драконницей, коей умело и дальновидно командовал его светлость маршал Штетрийбх Пирахариришват Шароб, над бесчисленным гарнизоном убийц, безбожников и каннибалов, окопавшихся в крепости Аннирнеах». На прекрасной текстурированной коже с иллюстрациями самого натуралистического свойства.
– Какого черта, – заворчал Карранг. – Когда это старый пень Шароб брал штурмом нашу крепость?
– Никогда, – с наслаждением объявил Жарков. – Это называется «патриотическая проза».
– Иными словами, брехня, – констатировал граф. – Эй, дикарка! Не слышу аргументов.
– Всем эпосам предпочитаю уставы и технические регламенты, – буркнула та.
– Или вот еще, – сказал Жарков, веселясь. – Шестичасовое лицедейство «Ничтожные твари, не заслуживающие места под солнцем и упоминания в приличном обществе, улепетывают от громокипящей броневой лавы адмиралиссимуса Уркампа р’Уриустегикта в долине реки Такринам». С песнями, плясками и фейерверками.
– Как же, как же, – воспрянула Плагупта. – Мы бы, возможно, и улепетывали. Да только кретин Уркамп сунулся в заболоченную долину на трехколесных самоходках парадным строем, с развернутыми штандартами высотой в десять локтей, и те, что не увязли в первые минуты, были без затей опрокинуты порывами шквального ветра в силу естественной парусности. Все, что оставалось ничтожным тварям, так это не спеша прогуляться между ворочающимися в жидком дерьме громокипящими ублюдками и проткнуть каждого заостренным деревянным дрючком…
– Желаете напомнить мне, аристократу и наследнику Дома-над-Стремниной, скорбные страницы истории? – вскипел граф. – Или столь постыдным образом пытаетесь восполнить пробелы в представлениях о нашем мире у плебея Жаркова, по недогляду высших сил принужденного выслушивать болезненный бред издыхающей квэррагской мрази?! Так вот, – продолжил он, обращаясь непосредственно к Жаркову, слегка одуревшему от внезапного фонтана рафинированной ненависти. – Надо вам знать, что упомянутый уже маршал Шароб, которого соплеменники пытаются выдать за образец воинской мудрости и чести, постоянно имел при штабном вагоне прицепной фургон, специально оборудованный для отдыха от ратных дел, а контингент, предназначенный для маршальских утех, состоял из наложниц самого нежного возраста и обеих рас…
Плагупта зашипела и предприняла отчаянную попытку дотянуться до ближайшего увесистого камня. Жарков нехотя поднялся и подопнул замшелый булыжник ей под руку. Паучиха сгребла его пятерней в грязной перчатке, попыталась поднять и с протяжным стоном выронила на землю.
– Ничего, – сказала она едва слышно. – Ничего. Будет еще случай…
Представления о гуманизме, за время, проведенное в этом мире, сильно пострадавшие, но до сих пор живые в душе Жаркова, требовали от него лгать во спасение. В иных условиях он так бы и поступил, щадя чужие чувства. Но прямо сейчас он торчал на выжженном пятачке, к которому с одной стороны подступал живой, ко всему уже привыкший и даже толком не напуганный лес, с другой – облизывал берега равнодушный поток запакощенной, нездоровой влаги, догоравшие бронемехи как могли декорировали пейзаж, за спиной тлел наблюдательный пост ГСР, а два обожженных, переломанных, умиравших на пожухлой траве дуралея мечтали добить один другого.
– Если к утру нас не найдут, – сказал Жарков, – времени, сударыня, у вас не будет. У вас, граф, тоже.
– И славно, – отозвался тот отвратительно бодрым голосом. – Наконец я буду избавлен от удовольствия зреть ваши рожи. Инспектор, или кто вы там есть… без обид. Но в сумерках я бы не отличил вас от самого гнусного квэррага.
– Никого не хочу оскорбить, – не запозднилась Плагупта. – Разве что кроме одного абхугского подонка… Но вы, Жарков, в профиль с ним как родные братья.
– Если вы надеетесь таким жалким образом вывести меня из равновесия, – небрежно сказал Жарков, – то поберегите силы. Они еще понадобятся. У меня врожденный иммунитет к этническим оскорблениям. И уж тем более к сравнениям с расами, которые мне одинаково безразличны.
– Ну, так и валите туда, откуда явились в наш мир, – вяло посоветовал граф.
– И этого не дождетесь. Было время, я надеялся проникнуться к вам сочувствием или хотя бы пониманием. Не сложилось. Вы не вызываете сочувствия, да и не заслуживаете. Орда сумасшедших убийц, дьявольским попущением разделившаяся сама в себе и потому обреченная. Ваше взаимное истребление – вопрос времени. Знаете, как вас называют в ксенологическом сообществе? Суицидальная цивилизация…
Жарков перевел дух. «Чего это я разошелся», – подумал он слегка пристыженно.