Цена памяти (СИ)

Конечно, она не спрашивала об этом напрямую, только лишь причитала о пытках, перенесённых самой Гермионой, и рассказывала короткие сплетни о судах, которые на тот момент были в самом разгаре.

Но если бы Молли Уизли и спросила, Гермиона бы не ответила. Она осознавала, что была рядом с Роном в момент его смерти, приняв это как незыблемый факт, который был основан на коротких обрывках разговоров вокруг, но даже намёка на воспоминание не проскальзывало в её голове.

Гарри был единственным оставшимся свидетелем того, как Драко Малфой убил Рона.

Короткое яркое свечение отрывает Гермиону от мыслей, и она поражённо смотрит на магические путы на руках Малфоя. Он так крепко сжимает кулаки и тянет на себя, что искры магии мелькают между ними. Гермиона отдёргивается и тянется к палочке, но вдруг понимает, что Малфой не пытается порвать путы.

— Да, она писала мне об этом, — произносит он сквозь стиснутые зубы.

До Гермионы доходит, что Малфой просто старается справиться с напряжением и ещё какими-то пока непонятными ей эмоциями. Она вспоминает, как он с таким же рвением ковырял несчастный подлокотник кресла Снейпа, и снова чувствует ту же непонятную тоску, что испытывала в тот далёкий вечер.

Это заставляет Гермиону задуматься о Нарциссе Малфой.

Их с Молли Уизли объединяет разве что чистая кровь, в остальном они полные противоположности, но перед лицом войны оказались равны и обе в каком-то смысле потеряли сыновей. Гермиона вдруг чувствует, как тоска сменяется острой вспышкой сочувствия к Нарциссе Малфой.

— Она… Вы… — Гермиона неловко заминается, не зная, как сформулировать вопрос, и не чувствуя уверенности, что его вообще следует задавать: — Вы общаетесь?

Малфой, как и в её воспоминании, удивляет и спокойным голосом отвечает:

— У меня есть одно письмо в неделю и две встречи в году: на Рождество и на мой день рождения. Пятого июня у неё был специальный портал из Франции прямо сюда, на остров.

— О.

Гермиона не знает, что ещё сказать.

Малфой справляется с собой и опускает руки на стол, прижимая ладони к столешнице.

— Послушай, Грейнджер, то, что ты начала вспоминать так просто, означает, что действие Обливиэйта достаточно слабое, — он на мгновение замолкает и усмехается какой-то собственной мысли. — Мне кажется, что если понемногу стимулировать твою память, то к тебе вернутся и остальные воспоминания. Но ты должна вспоминать постепенно, тебе не следует забегать вперёд, лучше идти по хронологии событий.

Есть небольшая — мизерная — вероятность, что Малфой прав, но Гермиона, опираясь на тот его образ, что сложился у неё в голове, не может просто так согласиться с ним, доверив ему не что-нибудь, а собственную память.

Он говорит не торопиться и делает это уже не первый раз, и Гермиона чувствует, как её охватывает возмущение.

Что значит «не торопиться»? Как вообще можно «забегать вперёд», если они говорят о прошлом?

Все эти события уже произошли, всё это уже было с ней, и она не пытается забегать вперёд, она пытается вернуться! Гермиона не хочет говорить об этом вслух, но она признаёт, что ей тяжело даётся подобное испытание. Она привыкла знать, привыкла быть в курсе, и осознание, что в её памяти не хватает, возможно, большого куска настоящей жизни, которую она уже прожила, грызёт её изнутри.

Она много думала об этом перед тем, как вернулась к Малфою, поэтому мысль о подходящем решении уже крутится у неё в голове, и, хотя Гермиона уверена, что это ему не понравится, она не видит другого выхода. Её не устраивают постепенные вспышки воспоминаний, мучительные сны, медленная скорость и постоянные домыслы, что на самом деле было.

Поэтому Гермиона глубоко вздыхает и говорит, пытаясь звучать убедительно:

— Малфой, послушай, было бы значительно легче, если бы я могла просто увидеть, что видел ты, — она немного путается в словах, — ну, то есть, увидеть глазами, что происходило в наши встречи, и тогда, может быть, мне будет проще вспомнить сразу всё, потому что твои воспоминания дадут дорогу моим, и…

— Ты не можешь залезть мне в голову, Грейнджер, — непреклонно произносит он.

Гермиона вспыхивает:

— Почему? Что ты скрываешь от меня, Малфой? Что ты не хочешь мне говорить?

— Грейнджер, ты же это не серьёзно…

— Мерлин! Да зачем я вообще пришла, если ты так сопротивляешься!

Он резко бьёт рукой по столу.

— Я не сопротивляюсь, Грейнджер! Ты даже представить не можешь, насколько я чертовски рад, что ты начала вспоминать, и насколько я боялся, что ты передумаешь и не придёшь, — он осекается, ловя её изумлённый взгляд, но продолжает говорить, только бы не дать ей перебить и задать ещё больше невозможных вопросов, на которые он пока не мог дать ответа. — Ты не идиотка, Грейнджер, и ты прекрасно понимаешь, что даже твоя светлая голова не выдержит такого потока информации. Обливиэйт — это не игрушки, и пока ты не вспомнишь больше, я не могу взять и выкатить на тебя это всё. Не могу, — упрямо повторяет он и устало стихает, прикрыв глаза в ожидании её реакции.

— Но ты можешь показать мне отдельные воспоминания, и…— не сдаётся Гермиона.