Цена сомнения

Роджер слез с кузова и сложил цепи у левого заднего колеса, потом огляделся вокруг и увидел шланг, подсоединенный к водопроводному крану, а рядом — большую металлическую банку. Роджер посмотрел в сторону ворот гаража — не видно ли служащего, затем пошел и взял банку, налил в неё на четверть воды и снова вернулся к машине. Ведро он поставил на пол гаража под задним бортом. Из-под переднего сиденья он достал грязную ветошь, с ней вернулся к кузову и опустил ветошь в банку с водой.

Ему здорово повезло: кровь капнула на одну из металлических полос, проложенных по длине кузова, и не попала на деревянный пол кузова. С досок удалить каплю крови было бы непросто. А так достаточно было провести разок мокрой ветошью — и пятна не стало.

Роджер прополоскал тряпку несколько раз. Вряд ли в этой воде можно было сейчас увидеть оттенок красного или даже розового цвета. Роджер вылил воду в отверстие стока рядом с краном и несколько раз ополоснул банку.

Затем он вернулся к машине и поставил цепи.

Она ждала его у аптеки.

Заметила она его сразу, как только он появился из-за угла, и побежала ему навстречу.

— Привет, — сказала она и взяла его под руку. — Опоздал.

— У меня нет часов, — попытался оправдаться Роджер.

— Ничего, ты не очень опоздал. Сейчас только без двадцати. Где ты был?

— Цепи на колеса ставил.

— Хорошее занятие. Этому парню приятнее ставить цепи на колеса, чем побыть со мной.

— Нет, лучше с тобой побыть, Амелия.

— Ты знаешь, временами мне кажется, — с улыбкой заметила ему Амелия, — что у тебя начисто отсутствует чувство юмора.

— Даже намека нет, — ответил Роджер и тоже улыбнулся.

— А ну-ка, посмотри на меня.

Роджер взглянул на Амелию.

— На тебе другое пальто, — доложил он о своих наблюдениях.

— Это у меня лучшее пальто, я надеваю его только в особых случаях. Воротник — из настоящего хорька.

— Как это — хорька?

— Животное такое.

— Знаю, но…

— Близкий родственник крысы. В этом городе миллионы разных крыс. И вот одна из её разновидностей пожертвовала ради меня своей жизнью и стала мехом моего пальто. Ну так как, нравится тебе?

— Потрясающе.

— Вот, смотри. — Амелия расстегнула пальто и распахнула его, разведя борта руками. На ней была черная юбка и черный джемпер с довольно глубоким вырезом. Шею опоясывала ниточка мелкого жемчуга, красиво контрастируя с темной кожей. — Как, завлекает? — с вызовом спросила она.

— Еще как.

— А еще, — промолвила она и подмигнула ему, — там черный лифчик. Мужчинам ведь нравится, если в черном, да?

— Да.

— А теперь, если ты не возражаешь, я застегну пальто, пока не отморозила все на свете. — Амелия запахнула и застегнула пальто. — Брр, руки замерзли. — Амелия сунула левую руку в карман пальто, а пальцы правой переплела с пальцами левой руки Роджера, а затем завела обе руки в карман пальто Роджера. — Вот, хорошо, уютно, тепло. Что-то я все говорю да говорю. Что это со мной?

— Просто я хороший слушатель, поэтому, — ответил Роджер.

— Откуда же это у тебя?

— Потому что дома я все время слушаю и слушаю.

— Кого?

— Мать.

— Ой, эти матери, лучше не говорите. Знал бы ты, сколько нравоучений я выслушала от неё сегодня.

— Насчет чего?

— Насчет тебя, чего ж еще?

— Почему?

— Потому что ты мужчин, белый мужчин. Ты — мистер Чарли, — добавила Амелия и рассмеялась.

— Так вот что означает "мистер Чарли"?

— Ну конечно. Ты и мистер Чарли, и ещё кое-кто, иногда просто мужчин, иногда жулик и проходимец, но всегда белый мужчина. Так что в маминой языке хватает синонимов для тебя.

— Вот это да!

— Продолжалось это часа четыре. Я уж думала, что это она никогда не остановится.

— Поэтому ты и не смогла прийти в половине четвертого?

— Да, поэтому. Она позвала моего брата, чтобы он приехал и поговорил со мной. Он женат, у него двое детей, работает таксистом. Так вот, она позвонила в гараж и попросила, чтобы он позвонил матери, как только вернется с линии. Раньше четырех он не освобождается, так что я знала, что застряну дома до, как минимум, четверти пятого. У них гараж на Двенадцатой, у самой реки. И что ты думаешь — он приехал в двадцать пять минут пятого! Мы поговорили буквально три секунды — и я ушла.

— И что он сказал?

— Он сказал: "Амелия, ты совсем рехнулась".

— А ты что сказала?

— А я сказала: "Луис, пошел ты к чертям".

— И потом?

— Он с, что если увидит нас вместе, то отрежет тебе эти самые — он все назвал своими именами.

— И что, он сделает это?

— Луис — толстый, довольный жизнью таксист, он и не знает, где их искать, потому что у него самого вряд ли что осталось с тех пор, как в пятьдесят третьем он женился на Мерседес. Слушай, это ничего, что я так говорю?

— Как — "так"?

— Ну, слишком свободно, что ли. Хотя на самом деле я повторяю не все слова, которые говорил мой брат. Как бы там ни было, я снова послала его к черту и ушла.

— А это ничего.

— О чем это ты?

— Что ты выражаешься в таком духе. — Роджер сделал паузу. — Мы никогда дома не употребляем сильных выражений. У нас мать в этом отношении очень строга.

— Ладно, ну их, наших мамаш, правда? — сказала Амелия.

Роджер почувствовал секундное раздражение от этой фразы Амелии, но только кивнул и спросил: