Цена утопии. История российской модернизации

Конечно, в каждом конкретном случае сохранить полную соразмерность было невозможно. При громадном разнообразии конкретных житейских ситуаций можно было стремиться только к соблюдению справедливой средней пропорции, что и было сделано. Кроме того, в рамках логики правительства было бы несправедливо дать одним крестьянам большие наделы, а другим, живущим рядом, малые.

Поэтому избранный вариант был для крестьян не худшим из возможных. Безусловно, помещики нередко стремились выгадать за счет крестьян. Но было немало и обратных примеров, когда дворянство демонстрировало свои лучшие качества, которые мы привыкли связывать с этим понятием.

Следующая претензия связана с тем, что крестьяне переплатили за землю.

Ряд историков оспаривает этот взгляд. В частности, Б. Н. Миронов доказывает, что налоги и платежи на душу населения после 1861 года были меньше, чем до реформы, а выкупная операция была в конечном счете выгодна крестьянам. С учетом инфляции (64 %) цена надельной земли в 1907–1910 годах была выше той, по которой они ее выкупали, на 32 %. Из-за инфляции тяжесть выкупных платежей постепенно снижалась в течение 45 лет (1861–1906), надельная земля кормила, поила и одевала крестьян, и после выкупа она превратилась в серьезный капитал.

Другое дело, что выкуп в нечерноземных губерниях, где помещики получали доход не от земли, а от промысловых оброков крестьян, был намеренно завышен. Однако проведенное в 1881 году понижение выкупных платежей привело ситуацию к норме.

Бенефициаром реформы, на первый взгляд, оказалось государство, но вряд ли оно подозревало, чем обернется этот тактический выигрыш.

Так что стандартные претензии к Великой реформе на фоне того, что крестьяне получили право на свободный труд, не слишком убедительны. Более того, их значимость, которой я отнюдь не оспариваю, все же не столь велика, как обычно считается. Просто народническая литература заложила традицию слишком серьезного, чуть ли не телеологического отношения к отрезкам и платежам, то есть к внешним «параметрам» жизни крестьян, однако на деле этот взгляд просто уводит нас в сторону от реальных изъянов реформы.

Что не так с великой реформой?

Я убежден, что ключевой вопрос состоит вовсе не в том, кого – крестьян или помещиков – «больше ограбили».

Для судеб России куда важнее было то, что реформа не позволила ни крестьянам, ни помещикам эффективно адаптироваться к новой жизни, к рыночным условиям, что коридор возможностей для их мирного сосуществования и эволюционного развития их хозяйств оказался очень узким.

И произошло это не потому, что крестьяне потеряли землю или переплатили за свободу, а потому, что наспех собранная – во многом экспромтом – временная конструкция реформы, вопреки первоначальным планам правительства, превратилась в постоянную, и реформа, условно говоря, застряла даже не на полдороге, а лишь выйдя из прихожей за дверь.

Это – в числе прочего – еще больше разобщило крестьянство с помещиками. Раньше помещики могли держать его в узде не только принуждением, но и взаимными выгодами, договариваться, а теперь их резко разделили, обособили и противопоставили друг другу.

Отчасти это было сделано намеренно, и не только из-за опасения возможных рецидивов крепостничества. У РК был и другой расчет. Демократический цезаризм Наполеона III, «крестьянского императора», был тогда в большой моде.

В 1865 году Н. А. Милютин говорил на этот счет, что

прежде дворянство стояло между государем и частью подданных, но… и тогда уже не было никого между царем и государственными крестьянами. Теперь же вместо 10 млн, имеющих прямое общение с царем, 20 млн, – вот и все различие. Управление по-прежнему будет состоять из элементов интеллигенции без различия сословий, призываемых к правительственной деятельности правительственной властью.

Настоящей миной под страной стала сама концепция реформы, а именно: помещики по приказу правительства за выкуп отдают часть своей земли крестьянам. То, что император фактически заставил помещиков продать землю, нарушив тем самым принцип незыблемости частной собственности, имело роковые последствия.

В ходе реформы столкнулись два противоположных и непримиримых подхода, олицетворявших две формы сознания – рациональное и мифологическое.

Большой бедой России было то, что в ней тогда одновременно жили как бы два разных народа, говорящих на одном языке, – образованные люди и простой народ.