Цена утопии. История российской модернизации

Рост задолженности тем более удивителен, что происходит на фоне уменьшения общего объема платежей с деревни (диаграммы 7 и 8 в Приложении).

Итак, версия малоземелья не проходит. Что же в таком случае объединяет эти губернии?

То, что это губернии с самым сильным общинным режимом в стране, то есть такие, в которых уравнительные переделы имели наибольший размах, – они либо затронули подавляющее большинство общин, либо преобладающую часть крестьян и их земель.

Связь объема недоимок и размеров продовольственной помощи с интенсивностью переделов очевидна.

Губернии-лидеры по недоимкам – Казанская, Самарская, Воронежская и Нижегородская имеют небольшую долю беспередельных общин – 24–34 %, и в то же время вполне очевидна тенденция к росту этого показателя у губерний, замыкающих этот список. То же мы видим и относительно продовольственной помощи.

Таким образом, чем интенсивнее шли переделы земли, тем больше накапливалось у крестьян долгов и тем больше слабело крестьянское хозяйство, тем хуже оно было готово к неурожаям.

Тот факт, что губернии – лидеры по переделам являются одновременно лидерами по сумме казенных долгов и получению продовольственной помощи, безусловно, диагноз.

В этих таблицах и диаграммах как будто материализовались печальные прогнозы относительно влияния общины на жизнь русской деревни, которые делались накануне освобождения.

Ослабление крестьянских хозяйств в губерниях с высокой интенсивностью земельных переделов неудивительно. В новых условиях негативное влияние общинного землепользования на аграрное производство, о котором говорилось еще в конце XVIII века, резко усилилось: раньше переделы случались относительно редко (например, у государственных крестьян раз в 15–20 лет, после новой ревизии), а теперь они могли произойти в любой момент – достаточно было собрать кворум на сельском сходе. Естественно, в этих условиях у крестьян возникало желание выжать из земли побольше, пока она твоя. Почва год от года выпахивалась и истощалась и все реже давала сносные урожаи.

Кроме того, после 1861 года в общине сплошь и рядом стало невозможно провести даже те агрономические приемы, которые практиковались до реформы.

Понятно, насколько важно в засушливых местностях накопить и сохранить в земле влагу. Для этого необходимо весной как можно раньше распахать (поднять) пары под озимые, а осенью вспахать поля, на которых весной будут посеяны яровые (вспашка под зябь). Разрыхленная земля лучше пропитывается влагой, и посеянное зерно развивается в более благоприятных условиях.

Однако после 1861 года крестьяне в черноземной полосе, как уже говорилось, почти сплошь распахали луга и выгоны, нарушив оптимальное соотношение между угодьями.

В итоге скот стало можно пасти только на паровом поле и на поле, где уже собран урожай. Из-за этого ранний подъем паров и вспашка жнивья под зябь стали почти невозможными, а слишком поздняя распашка паров (чаще всего в конце июня) – неизбежной.

Крестьянин, как мы знаем, не мог вспахать свой участок раньше других: этим он помешал бы выпасу скота. Не мог он и посеять на своем паровом участке кормовые травы, чтобы увеличить запас сена для своих животных: все было бы тут же вытоптано и съедено общинным стадом.

А изменить это сочетание неустойчивости землепользования с принудительным севооборотом один человек был не в силах. В общине любое нововведение, любая попытка изменить привычные рутинные приемы хозяйства всегда встречали резкий протест большинства, преодолеть который было невозможно.

Насколько урожаи зависели от улучшенной культуры (например, от качественных семян) и удобрения, можно судить по сопоставлению крестьянских полей с помещичьими и колонистскими, на которых урожай был как минимум на 20–30 % выше, а зерно лучше качеством – при равенстве прочих условий, включая климатические.

Новое крестьянское самоуправление: человек в коллективе

Для понимания проблемы недоимок мы должны сначала коснуться организации жизни крестьян после 1861 года; понятно, что эта тема крайне важна и сама по себе.

В большинстве жизненно важных для крестьян вопросов община заняла место помещика, заместив его в делах хозяйственных, бытовых и даже государственных и получив почти все его права – от распоряжения землей и налогами до порки односельчан и ссылки их в Сибирь.

Власти требовали от общины уплаты податей, соблюдения правопорядка и т. д., но как она этого добивалась – было ее делом. Тем самым реформаторы как бы объявили, что крестьяне, прожившие двести лет в крепостном праве, готовы к самостоятельной и полноценной – без опеки помещиков – гражданской жизни. Все это было в духе известных построений о якобы не потревоженной веками истории душе народа, которую спасла община, в которой крестьяне жили в соответствии с идеалами соборности, общинного братства и единства.