Цена утопии. История российской модернизации

Домохозяином зачастую был дальний родственник. В этих случаях для сохранения от его возможного произвола своей части общего имущества выделиться стремились все члены двора. Неудивительно, что порой семейные раздоры заканчивались убийствами и каторгой. На этом фоне о жалобах, тяжбах и немалых расходах для получения согласия мира на раздел можно и не вспоминать.

А чем обернулся для крестьян закон 1893 года о неотчуждаемости наделов?

В общине человек не мог продать надел без согласия мира, при подворном же владении он сплошь и рядом не имел возможности придать этой продаже законную форму, так как у крестьян очень часто отсутствовали формальные доказательства владения, что требовалось законом для совершения сделки.

Разумеется, несмотря на все запреты, земля продавалась и в общине, и в подворье.

При этом община по закону мало того что имела право запретить продажу, но и, если крестьянин – например, переселенец – навсегда уходил из этой деревни, могла потребовать от него бесплатно (!) сдать выкупавшийся им десятилетиями надел и даже заплатить остаток выкупа. Поэтому нетрудно представить, какие огромные расходы в пользу мира несли люди, чтобы получить приговор схода, санкционирующий переход прав собственности.

У подворников сплошь и рядом совершались частные сделки, которые не имели никакой юридической силы и которые оборачивались постоянными тяжбами и отъемом купленной земли.

Весьма обычный случай. Крестьяне одной из полтавских волостей, решившие переселиться в Ставрополье, продали землю и уехали. Однако вскоре они вернулись назад, «завалили суды просьбами и отняли купленные у них земли, разорив хозяйство покупателей». Подобных примеров было очень много.

В трудах курского комитета Особого совещания Витте есть история о пригородных слободах губернского города – Казацкой, Стрелецкой и Ямской. Усадебная земля здесь очень ценилась, и ее мобилизация шла активно.

Люди, купившие усадьбы, построились, завели хозяйство, сады и спокойно владели ими до 1890 года, однако сенатские толкования «семейной» крестьянской собственности положили этому конец.

В 1890 году к одному из покупателей, приобретшему землю двадцать лет назад, наследниками продавца был предъявлен иск об изъятии усадебной земли из его владения. Волостной суд и уездный съезд отвергли иск, однако губернское присутствие, руководствуясь толкованием Сената «семейной» собственности, встало на сторону истцов.

После этого, понятное дело, в волостные суды пошла волна аналогичных исков, в результате чего множество людей «было изгнано из насиженных гнезд» и окончательно разорилось. Характерно резюме этой истории в Своде трудов комитетов Особого совещания: «Вся практика… судебно-административных учреждений полна аналогичными случаями», «массой жалоб, тяжб и разорений».

Если целью Сената было установление правовой анархии в деревне, то она, безусловно, была достигнута.

Огромной проблемой была крестьянская опека, которую современники считали «самой печальной частью гражданских правоотношений в крестьянском быту, ибо сироты там обречены прямо на „поток и разграбление“ опекунами и сельским миром».

Теперь попробуем понять, насколько созданный реформой 1861 года и законом 1889 года порядок суда обеспечивал защиту крестьянских интересов.

Статья 135 Общего положения о крестьянах провозглашала:

Волостной суд решает дела по совести, на основании имеющихся в деле доказательств. При разрешении тяжб и споров между крестьянами, в особенности же дел о разделе крестьянского наследства, суд руководствуется местными обычаями.

Споры о наличии/отсутствии в русской деревне обычаев шли всю пореформенную эпоху и нам не очень интересны. Мы помним, как относился к этой проблеме Киселев. Знаем и то, что обычное право было предметом умиления и гордости народников. По мере усложнения жизни реализм, однако, начал брать верх. Все чаще стали говорить о том, что такого права не существует, а использование того, что выдается за него, «открывает широкий простор для самого грубого произвола».

Характерная история.

Крестьянка курского села Вишнева Ирина Ельникова просила Беловский волостной суд изъять из владения ее брата и племянника 7,33 четверти земли как приданое ее умершей матери. Волостной суд присудил истице 1/3 наследственной земли, и вышестоящие инстанции утвердили это решение, отвергнув апелляцию ответчиков.