Цена утопии. История российской модернизации

Россия составляет в одном отношении исключение из всех стран мира. Исключение это состоит в том, что систематически, в течение двух поколений, народ воспитывается в отсутствии понятия о собственности и законности.

Подобный пример едва ли найдется в какой-либо другой стране.

Какие исторические события явятся результатом того, затрудняюсь сказать, но чую, что последствия будут очень серьезные.

Реформа 1861 года, продолжает Витте, трактовала ограничения крестьянских прав собственности на землю как временную меру, которая исчезнет по окончании выкупа, и едва ли считала идеалом отсутствие у крестьян понятия о собственности.

Однако на деле крестьянство воспитывалось

в условиях уравнительного землепользования, т. е. в условиях, исключающих всякую твердость и неприкосновенность прав отдельных лиц на их земельное владение.

В результате

никакого понятия о собственности в сознание крестьян не внедрилось. Этого понятия не мог создать у крестьян не только порядок владения землей, но и вообще весь характер их правоотношений.

Ведь правоотношения нормируются не точным писаным правом, а часто «никому неведомым», по словам Комитетов (Особого совещания. – М. Д.), обычаем, причем спорные вопросы разрешаются частью волостным судом, т. е. судом темным и небезупречным, а частью даже в административном порядке: сходом и попечительной властью начальства.

При таких условиях для меня является огромный вопросительный знак: что может представлять собой империя с 100-миллионным крестьянским населением, в среде которого не воспитано ни понятия о праве земельной собственности, ни понятия о твердости права вообще.

И мне представляется, что если идея воспитания крестьян в условиях уравнительного землепользования и вообще в условиях, отдаляющих их от общего правопорядка, будет и далее проводиться с таким же упорством, то Россия может дожить до грозных исторических событий.

…Раз крестьяне в себе не имеют чувства собственности, то, очевидно, они не будут уважать и чужой собственности.

Витте знал, о чем говорил, и каждая запятая здесь – на своем месте. Это было одно из его, увы, сбывшихся горестных провидений относительно будущего нашей страны.

Что стоит за этим резким и емким заявлением, в большой мере подводящем итог 44-летней аграрной политике империи?

Объем данной книги не позволяет раскрыть с надлежащей полнотой ни мысли С. Ю. Витте, ни тему в целом. Для этого нужна не одна диссертация.

Однако ясно, что Витте имеет в виду тот специфичный правовой режим, установленный в деревне освободительной реформой, те многочисленные ограничения личных, имущественных, шире – гражданских прав, ставшие неотъемлемой частью жизнедеятельности крестьянства после 1861 года.

В традиционной историографии все эти сюжеты и их роль в крестьянской повседневности надежно отгорожены от читателя малоземельем, огромными платежами и низкими подушевыми показателями урожайности.

Проблемы мироощущения (в широком смысле), морального самочувствия людей в условиях правовой необеспеченности их быта этой литературой даже не рассматривается.

Мы, грубо говоря, не задаемся вопросом, как смотрит на мир человек, который до старости не властен ни над собой, ни над продуктами своего труда и зачастую даже над материальными результатами своей жизни, насколько таковыми может считаться нажитое имущество.