Центральная Азия: От века империй до наших дней

«Три господина» предпочитали указывать на единство тюркской нации Восточного Туркестана. Это объясняет попытки Исы ввести в регионе общий тюркский язык. Они придерживались джадидских рамок тюркской исламской идентичности, однако к 1947 году, чтобы обозначить ее, ВТР уже пользовалась советскими понятиями. Это привело к взаимным подозрениям и расхождению политических стратегий. Бугра, лидер первой ВТР, теперь выступал против второй ВТР. Несколько десятков лет спустя Иса вспоминал личный разговор с Касыми, когда тот сказал ему: «Китайцы сильно угнетали нас». Иса ответил так: «Китайцы угнетали нас. Согласен. Угнетали ли они нас так же сильно, как русские угнетали народ Западного Туркестана?» Китай он рассматривал как меньшее зло. Касими убеждал его: «Несмотря ни на что, я прежде всего уйгур!» Иса с горечью отмечал: «Он сказал, что он уйгур. Он не назвал себя частью тюркского народа»{279}. В этом и заключалось главное различие между их позициями. Иса считал, что Касыми действует в интересах Советов (и подозревал, что Касыми на самом деле родился в русском Туркестане), а Касыми видел в «трех господах» агентов империализма, которые «курят английский табак, пьют американское пиво и носят одежду колонизаторов», а народ свой готовы продать{280}. И те и другие были националистами и тюркистами, однако будущее Восточного Туркестана они видели совершенно по-разному.

К 1947 году активная политическая мобилизация против китайского правления в семи округах, по-прежнему находившихся под контролем Гоминьдана, вынудила партию на самые отчаянные действия. Центральное правительство отстранило Чжана от должности в июне 1947 года и заменило его Масудом Сабри, который стал первым туркестанцем, возглавившим Восточный Туркестан после его завоевания династией Цин. Сабри оказался в трудном положении. Гоминьдан решительно сопротивлялся национальной автономии, а власть Сабри была существенно ограничена. Он мало что мог поделать с масштабными проблемами провинции: умирающая экономика, дефицит товаров первой необходимости и безудержная инфляция, постоянное вмешательство в политическую жизнь армии Чанкайши, состоящей в основном из ханьцев, и резкое несогласие местного населения с политикой центра. Несмотря на его националистические взгляды, Сабри стали рассматривать как подставное лицо, исполняющее приказы китайцев. В январе 1949 года центральное правительство решило забрать у Сабри «отравленный кубок» власти и передать ее другому местному уроженцу, Бургану Шахиди. Шахиди был фигурой иного рода. Шахиди – татарин из деревни Аксу на территории современного Татарстана – в 1912 году приехал в Синьцзян в возрасте 18 лет, получив должность бухгалтера в татарской фирме в Чугучаке. Через несколько лет Шахиди начал карьеру на государственной службе Синьцзяна. Он был переводчиком у Яна Цзэнсиня, а Цзинь Шужэнь отправил его в Германию в качестве торгового агента. Шэн Шицай назначил его на дипломатический пост в Советском Союзе в 1937 году, а на следующий год отозвал обратно и посадил в тюрьму за троцкизм. До 1944 года Шахиди сидел в тюрьме, а затем его освободили и снова заставили работать на правительство. Его назначили заместителем Чжана в коалиционном правительстве 1946 года{281}. Такого рода карьера научила Шахиди большей гибкости. Он симпатизировал Советам, но нравился и китайцам, которым долго служил. Он говорил по-русски лучше, чем по-китайски, и работал главой Ассоциации по защите мира и демократии. Его назначение было последней отчаянной попыткой Гоминьдана наладить отношения с Советами, поскольку КПК начала побеждать Гоминьдан в гражданской войне в Китае. Шахиди станет последним губернатором республиканского Синьцзяна.