Центральная Азия: От века империй до наших дней

Традиция, однако, вещь далеко не простая. Предполагается, что традиции должны служить связующими звеньями с прошлым, при этом сами они крайне изменчивы. В суматохе сталинской эпохи многие обычаи исчезли. Канул в прошлое чачван (вуаль из конского волоса), который женщины носили в оседлых районах, меньше стало религиозных обрядов, и сам жизненный уклад, в основе которого лежало кочевничество, постепенно сошел на нет. Традиции, которые пережили сталинскую эпоху или возродились после нее, были не совсем такими же, как у предыдущих поколений, и в них ощущался явный след современности. Возьмем, к примеру, ритуалы жизненного цикла, которые были, пожалуй, самыми важными маркерами национальной идентичности в ту эпоху. Празднования рождений, обрезаний и свадеб сопровождались музыкой (как национальной, так и образчиками современной советской эстрады) и омывались морем водки, распитие которой также стало частью национальных традиций. Свадьбы вобрали в себя множество европейских элементов (невеста была одета в белое, и к свадьбе часто готовился праздничный торт). Когда жизнь оказывалась прожита до конца, только самых закоренелых коммунистов хоронили без исламского ритуала, тогда как многие мусульманские могилы украшались бюстами умерших в типичном советском стиле. Центральноазиатские традиции не застыли во времени. Они играли в обществе важную роль, но не потому, что подтверждали непрерывность или неизменность общества, а потому, что маркировали границы. Кроме того, они отличали выходцев из Центральной Азии от чужаков: советских европейцев, корейцев, армян и других мусульман. Традиции, которые чтили в позднесоветской Центральной Азии, не были «пережитками прошлого» и не стояли вне советского порядка – они были его неотъемлемой частью и им же формировались.

Слияние советских и традиционных ценностей также придавало форму гендерным отношениям. Во время войны женщины окончательно сбросили покрывала, и в послевоенный период уже все девочки ходили в школу, а большинство женщин работали. Однако эти явления так и не поколебали гендерный порядок в обществе. В городах были женщины, занимавшие высокие посты в академических кругах и политике. Узбеки очень гордились тем фактом, что Хадича Сулайманова, министр юстиции республики с 1956 по 1958 год, стала первой женщиной в мире, занявшей такой пост. Она была членом Академии наук Узбекистана и закончила свою карьеру в должности главы Верховного суда республики. Ядгар Насриддинова возглавляла Верховный совет Узбекистана с 1959 по 1970 год, затем была избрана в Москве председателем Совета по делам национальностей, высшего органа законодательной власти Советского Союза. Женщины в небольшом количестве избирались в законодательные органы республик и иногда возглавляли колхозы или предприятия. Тем не менее эти успехи сосуществовали с ужесточением гендерных ролей в центральноазиатских обществах (за частичным исключением казахского и киргизского обществ). Число девочек, особенно в сельской местности, которые оставались в школе сверх обязательных восьми лет, оставалось низким, и подавляющее большинство девочек по-прежнему выдавались замуж в подростковом возрасте, по договоренности родственников. В большинстве семей сохранялась гендерная сегрегация, даже когда женщины работали вне дома (что в сельской местности часто подразумевало самый тяжелый физический труд). Семьи были многодетными, и это повышало значимость, которую придавали материнству. Общественные пространства оставались решительно смешанными, школьное образование было совместным, и при этом в семейной жизни в большинстве слоев общества было сильное гендерное разделение, а общение проходило по разным линиям. Благодаря советскому освобождению женщин они сбросили покрывала и получили возможность трудиться наравне с мужчинами, однако параллельно советская политика лишь укрепила новые гендерные иерархии в Центральной Азии.