Центральная Азия: От века империй до наших дней

Тем не менее Советский Союз никогда не рассматривался как государство русских. Это был союз национальных республик, единственная страна в мире, в названии которой не было ни географических, ни этнических признаков. Советскость была этнически нейтральной и никогда не была прямым синонимом русскости. Она указывала на современность, на социализм и на приверженность принципам равенства и справедливости. Советский патриотизм, то есть лояльность многонациональному Советскому государству, был мощной силой, которая проявлялась в многочисленных ритуалах общественной жизни. Она могла сосуществовать – и сосуществовала – с национальной идентичностью. К более позднему советскому периоду, несомненно, уже появилась общая советская культура с общими практиками и коллективными представлениями, которые могли выражаться на многих языках. Жители городов Центральной Азии рассматривали участие в этой общей советской культуре как принятие универсальной культуры современности или как европеизацию, а не русификацию, пусть даже и признавали, что эта более обширная европейская культура пришла в Центральную Азию через Россию{320}.

Конечно, из отношений между национальным и советским напряжение никуда не уходило, поскольку не все аспекты современности ассимилировались с национальным. Советская медицина считала мужское обрезание опасной и нездоровой практикой, а также признаком отсталости. Жители Центральной Азии отказывались рассматривать крайнюю плоть как признак просвещенности и современности, и практика мужского обрезания оставалась почти повсеместной в регионе на протяжении всего советского периода. Были и более сложные вопросы. Баланс между национальным и советским, или между традицией и современностью, всегда был подвижен, особенно в семьях профессионалов, живших в городах. Необходимость демонстрировать статус и богатство, общаться с европейцами и заявлять о своем вкусе и культурности предполагала принятие тех или иных решений. Если можно быть чересчур современным (например, когда женщина надевает мини-юбку или мужчина носит слишком длинные волосы), то можно быть и чересчур национальным – особенно в городах, которые оставались европейскими пространствами. Как одеваться, есть и украшать свой дом – все эти вопросы требовали продуманных ответов. Каждый человек и каждая семья относили себя к определенной части спектра, начинающегося с местного, традиционного и национального и доходящего до европейского, современного и советского. Часто выбор зависел от ситуации: можно было носить европейскую одежду на работу или в школу, а национальную – дома или в гости к друзьям. У многих городских семей были две столовые или гостиные – одна в европейском стиле, а другая в национальном. Конечно, с подобными вопросами сталкивались общества во всем мире. Особенность именно Центральной Азии – осознанность выбора, поскольку бинарность национального и европейского присутствовала здесь всегда, и как национальное, так и советское были в значительной степени категориями официальными. Национальное или традиционное было таким же советским, как европейское – современным (рис. 18.2).

Рис. 18.2. Ташкентский государственный университет, 1970 год. Городская Центральная Азия была многонациональным пространством. Обратите внимание на разнообразие лиц и стилей женской одежды. 1 сентября, в первый день учебного года.

Фотография: РИА Новости / МИА «Россия сегодня»

Роман киргизского писателя Чингиза Айтматова 1980 года «И дольше века длится день» вобрал в себя многое: это и научная фантастика, изображающая утопическое будущее, и реалистическое повествование о советской жизни, и размышление о памяти, идентичности и истории. Действие романа разворачивается на железнодорожном полустанке в казахской степи – «где поезда ходили с Востока на Запад и с Запада на Восток», а одна из главных сюжетных осей романа – попытка Едигея Жангельдина, старого казаха, похоронить своего друга с надлежащими обрядами на кладбище предков в 30 км от станции. Традиционное погребение умершего человека необходимо для сохранения памяти в эпоху прогресса и перемен. Ритуал исламский, а память наследственна и национальна, и она не противоречит советскости. Жангельдин получает известие о смерти друга среди ночи, во время дежурства на железнодорожной сигнальной станции. Он звонит начальнику, и тот говорит:

– Что там будешь делать, все равно ночь кругом.

– Буду молиться. Покойника буду обряжать. Молитвы буду приносить.

– Молиться? Ты?..

– Да, я. Я знаю молитвы.

– Вот те раз – шестьдесят лет, того самого, советской власти.

– Да ты оставь, при чем тут советская власть! По умершим молятся люди испокон веков. Человек ведь умер, а не скотина!{321}