Центральная Азия: От века империй до наших дней

Жангельдин был порядочным советским гражданином: он участвовал в Великой Отечественной войне, а потом всю свою жизнь проработал на железной дороге (символ современности, прогресса, социализма и советскости). Однако его тревожит, как сохранить национальную память посредством исламского ритуала. Советское, мусульманское и национальное легко уживались в нем.

История Жангельдина – хорошая метафора для того, чтобы показать, какое место занимал ислам в позднесоветской Центральной Азии. Во время войны Сталин примирился с религией, и таких репрессий, как в 1930-е годы, уже не было. Но и разрушения, случившиеся в те годы, было не отменить. Публичное пространство, как физическое, так и интеллектуальное, полностью отгородилось от ислама. Великие мечети Самарканда и Бухары сохранились как «архитектурные памятники», но богослужения в них не проводились. Ислам и его нравственные заповеди не играли никакой роли в публичных заявлениях, которые полностью ограничивались рамками марксизма-ленинизма. Советское общественное пространство сохраняло враждебный настрой по отношению к религии. Сокращение активных антирелигиозных репрессий во время войны еще не означало, что государство отказалось от создания светского общества, в котором вера была бы вычеркнута из сознания людей. Оно просто перешло на другие методы. Лига воинствующих безбожников, члены которой в 1930-е годы оскверняли церкви и мечети, после войны была ликвидирована. Ее заменило всесоюзное общество «Знание», которое устраивало лекции и выставки по «научному атеизму» и объясняло мир с рациональной точки зрения. Религиозного образования и издательской деятельности не было. Поколение за поколением достигали совершеннолетия без религиозного образования вне семьи, и все меньше и меньше людей получали доступ в сферу исламского знания. В данном случае имеется в виду не формальное владение богословскими постулатами или интерпретацией текстов (что во всех обществах является прерогативой небольшой ученой элиты), а повседневные ритуальные обряды, как, например, должным образом организованное богослужение, молитвы, произносимые по различным поводам, правила ритуальной чистоты и так далее. Во всех мусульманских обществах соблюдение ритуалов сильно различается: есть и те, кто редко участвует в богослужениях или соблюдает пост, а есть те, кто пунктуально совершает пять ежедневных молитв во время (и даже вне) рамадана. В позднесоветской Центральной Азии очень немногие люди совершали повседневные ритуалы. Диетические табу в значительной степени исчезли. Алкоголь вошел в повседневную жизнь всего общества, и даже употребление свинины, которого нельзя было избежать во многих ситуациях, как, например, на службе в армии или в поездах и кафетериях, стало обычным явлением. К обычной будничной жизни исламские ритуалы имели мало отношения.

Это не значит, что люди перестали считать себя мусульманами. Отнюдь нет. Скорее, изменилось само представление о том, что значит быть мусульманином. Для большинства верующих в Советском Союзе принадлежность к исламу стала признаком национальной идентичности, и для этого не требовалось никакого личного благочестия или соблюдения религиозных обрядов. Ислам был неотъемлемой частью национальных обычаев и традиций, которые отличали жителей Центральной Азии от разного рода чужаков. Возник определенный вид «опосредованной религиозности», в рамках которой определенные группы общества – несколько семей знатного происхождения, женщины и старики – соблюдали ритуалы более усердно, и считалось, что они выполняют их за всю общину, которая благодаря им остается мусульманской. Большинство жителей Центральной Азии отождествляли себя с исламом через понятие мусульманства («мусульмончилик» по-узбекски, «мұсылманшылық» по-казахски): общинной идентичности, основанной на наборе культурных и поведенческих моделей, в которых вера и соблюдение ритуалов не играют главной роли. В ряде этнографических исследований постсоветского периода отмечается, что большинство жителей Центральной Азии видели ислам в домашних ритуалах и обычаях, а не в общественной жизни. Можно назвать эту форму религиозного минимализма советским или национальным исламом. Жангельдин является очень ярким представителем как раз этого подхода к вере.