Центральный Зомбиленд

После таких речей Иван обычно громко огрызался, вспоминая «геройские» похождения отца за пределами семейного гнезда. Отец с иронической улыбкой спокойно комментировал, что Ивану о таких подвигах можно только фантазировать под одеялом. Следовал классический спор о том, кто виноват побеге матери с любовником в Питер. Она-то, между прочим, поживает там вполне замечательно, родила двойняшек и не общается ни с бывшим мужем, ни с бывшим сыном. В завершение Иван с трудом сдерживая накатывающиеся уже слезы, хамил и иногда бил стаканы. Отец все с той же улыбочкой называл его «истеричкой», предлагал поплакать бабушке в подол и покидал поле боя победителем.

Подола у бабушки не было, она до сих пор предпочитала брючные костюмы канареечного цвета. Однако Иван, действительно, оставшийся вечер обычно хлюпал носом над ее блинчиками с вареньем, и успокаивался под ее причитания. Бабушка уверяла, что ему очень идет бородка, и что все девочки в него наверняка втайне влюблены.

Иван и сейчас хлюпнул бы носом, но ситуация не позволяла. Все же он является офицером службы безопасности и конвоирует пусть не государственного преступника, но тоже весьма опасного элемента. Он злобно посмотрел на профессора. Тот ответил душевной и открытой улыбкой. Монолог свой он оказывается и не прекращал.

– …я, милейший вы мой Ванюша, – говорил он, – сам имел весьма сложные отношения со своим почившим уже много лет как тому назад батюшкой. Петром Алексеевичем. И не раз он указывал мне на многие оплошности, кои имел я неосторожность допустить или даже совершил умышленно. А некоторые из этих замечаний были мне крайне неприятны и, более того, досадны.

Сергей Петрович поднял к небу указательный палец, дабы подчеркнуть важность следующей мысли.

– Однако никогда, – подрагивал от искренности его годос, – никогда не стыдился я, и не избегал я упоминаний о своем родителе. И со прошествием лет признал многую его правоту. ? Он упер взгляд в Ивана и какое-то время сверлил им собеседника. – А потому, дорогой мой Иван Иванович, – завершил он свою речь, – не стоит и вам избегать имени отца вашего. Тем более что некоторые вопросы, вызывающие у вас конфронтацию и отторжение в отношениях, возможно, порождены вашими собственными ошибками или излишней заботой и любовью к вам уважаемого Ивана Семеновича.

Иван скривил физиономию. Старикашка, оказывается, был знаком с его отцом. Небось, и его самого они обсуждали. Он вообразил, в каком свете представлял его папаша. Неконтролируемым движением Иван снова потер раздраженную кожу на подбородке. Черт, до чего неприятно. Да еще новые узкие ботинки натерли обе ноги. Отворачиваться к окну, видимо, не имело смысла. Словоохотливого профессора это не только не останавливало, а скорее раззадоривало.

– Не все так просто, как вам кажется, – собрав в кулак остатки спокойствия, выдал Иван. – И данная тема для меня не слишком приятна. Я не хотел бы ее обсуждать.

Донельзя обрадованный ответной реакцией, профессор просто расплылся в сияющей, жизнерадостной улыбке.

– Понимаю, понимаю, Ванюша, – запричитал он. – Никоим образом не хотелось поднимать в вашем сердце воспоминания грустные и неприятные. Коли вы не готовы еще поделиться с миром, своими переживаниями, то, конечно же, не стоит насильно заставлять себя обсуждать их. Однако не премину заметить, что многие вещи, будучи высказаны в искреннем дружеском разговоре, перестают негативно довлеть над сознанием и получают совершенно иную, притом не всегда отрицательную, оценку.

Он с нежной усмешкой покивал головой и даже похлопал Ивана по плечу. Тот резко отдернулся и зло посмотрел на профессора.

– Я бы, например, даже предложил вам, дорогой Ванюша, – ничуть не смутившись, продолжил Сергей Петрович, – поговорить о последней вашей с отцом размолвке, что, насколько я знаю, случилась пару месяцев назад при весьма широкой компании. По моему скромному убеждению, повод ее был крайне ничтожен, и терпение, проявленное вашим родителем, несомненно доказывает глубину его любви к вам и готовность прощать любые огрехи ваши.

От еле сдерживаемой злости и негодования у Ивана задрожала нижняя губа, что не ускользнуло от пристального внимания профессора.

– Я не хочу об этом говорить… – выдавил из себя Иван и отодвинулся от собеседника.

Голос его дрогнул, и полнейший внутренний разброд помешал ему правильно оценить довольное и жизнерадостное выражение лица ученого.

– Принимаю безусловно ваше желание. – Сергей Петрович нарочито не замечал настроения Ивана. – А потому, милый друг мой, давайте скоротаем дорогу иной интересной беседой. Пусть она будет на темы знакомые нам обоим. Что может быть лучше умного разговора для разгона печали и дурных мыслей?

Иван не ответил.

– Думается мне, что профессиональные вопросы обсуждать было бы не совсем уместно в нашем текущем положении, – продолжал профессор. – А потому не поговорить ли нам о совместных друзьях и знакомцах?

Иван перевел дух.

– Вряд ли такие найдутся, – сердито буркнул он, по-детски оттопырив подбородок.

Профессор в ответ победоносно улыбнулся.