Цепи свободы. Опыт философского осмысления истории

Разложение церковной власти в государствах Европы, упорно, огнём и мечом распространявшей обретённую цивилизацию по всему миру, – шло параллельно упадку авторитета светской власти в метрополиях. Политика a’la Makiavelly отчуждала европейскую жизнь не только от религиозной чистоты, но и от моральных принципов совместного бытия. Последние стали прерогативой лишь тех, кто время от времени мог себе это позволить, среди которых безнадёжно терялись редкие святые и принципиальные последователи евангельского учения. В Средние века заняв доминирующее положение и в церковном и в светском бытии, католическая Церковь наложила свою длань на каждоличного человека, якобы, без неё не способного самостоятельно выйти «из тьмы к свету». Однако при тотальной опеке «грешников» иерархический институт католической Церкви (между тем, по уши погрязнувшей в тяжких пороках) явно перешёл все допустимые пределы. Личность «средневекового человека» стала задыхаться в духовном пространстве, отведённом ему папством. Но и в этих условиях, несмотря на тяжёлое давление Ватикана, ростки освобождения личности пробивались сквозь «камни» католических догматов.

Своего рода освободительные процессы явили себя в этике Ренессанса. По силе воздействия «на душу населения» этику «освобождённой личности» превзошла лишь, шедшая рука об руку с ещё более «свободной» личностью, революционная этика конца XVIII в. Схему разложения духа Европы в афористичной форме дал славянофил Иван Киреевский: «Сперва схоластическая философия внутри веры, потом реформация в вере и, наконец, философия вне веры». Криводушию и ханжеству духовных пастырей не уступал политический цинизм светских властей.

Столетиями соревнуясь друг с другом в методах обхождения с населением, они – ноздря в ноздрю – закономерно «пригнали» европейский мир к Великой Французской революции.

Похоронив «средневековый (опять же – европейский) мир.» феодалов, революция послужила алтарём, на котором пролилась кровь более миллиона жертв политической «свободы» и «равенства». Политическое банкротство идей революции подчеркнули завоевательные войны Наполеона[77] и оттенила агрессивная, лицемерная и беспринципная дипломатия исторических выучеников Макиавелли. «Вечность» политических и социальных проблем Европы подтверждали революции на протяжении всего XIX в. В своей совокупности революционные события закономерно подвели европейские народы к неверию в непогрешимость духовной и справедливость светской власти, политически и социально сросшейся с громоздким институтом христианской Церкви. Факт этот в немалой степени подорвал авторитет самого христианства. Очевидно, именно такое (т. е. изолировавшее себя от Евангелия) христианство оттолкнуло от себя Вольтера и Гольбаха, Гёте и Ницше и длинный ряд других искателей истины. Отойдя от Распятого на расстояние в восемнадцать веков, мученик бесплодного объединения Истины, философской мысли и жизни – изрёк страшные слова, ставшие символом циников и прожигателей жизни всего последующего времени: «Богумер!». Причину «смерти Бога» Ницше находил в «фальшивом и насквозь изолгавшемся христианском мир о осмыслении», в котором «стало инстинктом то, что противоположно всякой борьбе; неспособность к сопротивлению сделалась здесь моралью». Дальше – хуже. Моральный тупик, в котором оказалась эпоха, ясно указал английский математик и философ А. Уайтхед. В период между двумя войнами он пришёл к твёрдому убеждению: «Бели бы общество в его нынешнем состоянии буквально последовало бы моральным заветам Евангелия, это привело бы к его к немедленной гибели»!

Замечания Ницше и Уайтхеда возвращают нас к древнему, как мир, и дочерним ему вопросам:

Почему «венец творения», после растянутого на тысячелетия волевого установления величественных царств Шумера, Египта и греко-римской цивилизации, был отдан на откуп несовершенству воли? Насколько целительно было победившее Европу христианство? Откуда столь чудовищное несоответствие идей христианства и их практического воплощения? – и подразумевалось ли оно?

Поскольку настоящая книга не ставит цель расставить все точки над «1» в вопросах, в которых теологи путаются уже вторую тысячу лет, коснусь в ней лишь существа и структуры противоречий внутреннего плана.