Цепи свободы. Опыт философского осмысления истории

Казалось, патологическое стремление истребить народ – и млад и стар! – в комментариях не нуждается[72]. Книги эти в своей чудовищности и в самом деле нелепы. Но факт их издания и поддержка «идеи» как одиозной прессой, так и высокими гражданскими и военными чинами США и Великобритании, выступающих в качестве нацистов наоборот, примечателен. Это ставит под сомнение «тихость» исторически пёстрого нацизма. В особенности, если знать, что такого рода «мысли» были направлены не только на немцев, но и на евреев… Причём, со стороны их же лидеров [73]. Но то были, так сказать, «первопроходцы». По тропе, проложенной «писателями», через несколько лет уверенно промаршировали военные, президенты, политики и финансисты.

Министр финансов США Генри Моргентау, как бы отхлестав «за мягкотелость» победителей Германии в I Мировой войне, – в своей «Программе» на 2-й квебекской конференции (1944) предлагал расчленить и децентрализовать страну, полностью уничтожить в ней тяжёлую промышленность и авиацию (опять). По замыслам Моргентау Германия должна быть превращена в «одно большое картофельное поле» – в «территорию призрак» под жесточайшим контролем демократических (в этом нет никакого сомненья) США и Великобритании. А чтобы «поле» и впрямь стало пустырём, Моргентау предлагал «физическую ликвидацию немцев» путём голода и болезней. Об этом пишет в своей книге канадский историк Джеймс Бакуе[74].

Президент Ф. Рузвельт, то ли начитавшись «писателей», то ли наслушавшись своих подопечных, но, уязвлённый их прытью, решил оставить лидерство за собой. Проникшись идеей «пустыря», он 19 августа 1944 г. сказал, как отрезал: «Немцев нужно либо кастрировать, либо обращаться с ними таким образом, чтобы они забыли и думать о возможности появления среди них людей, которые хотели бы вернуть старые времена и снова продолжать то, что они вытворяли в прошлом». Отдадим должное Рузвельту: салютуя своим советникам, он предлагал хоть какую-то альтернативу – «курс Рузвельта-Моргентау» насчитывал пять германских «всёже-государств». Но бог с ними, с советниками. После крутых предложений и альтернатив «демократов при кобуре» вернёмся к «греху» (по Райху) добрачного целомудрия.

Держа в памяти рекомендации мировому сообществу относительно немцев, и, преодолевая страх и жуть, – зададимся вопросом: каково было в Германии того времени отношение самих немцев к интересующей нас семье вообще и потомству в частности?

«Только Бог ведает, сколько по «цивилизованному миру» ежедневно уничтожается детей, – переносит свои сетования Г. Штихель в наши дни. – Их режут на части, травят в утробе, вытягивают специальной трубой. В каком-то журнале видел: сваленные в кучу мёртвые дети – результат только одного утра работы канадской больницы». Между тем в германской семье всеми заплёванных 1930 годов «здоровым и разумным предоставлялись все возможности для того, чтобы иметь как можно больше детей. А чем больше нормальных детей в нормальной семье, тем больше вероятность рождения таланта. Моцарт, скажем, был седьмым из семи детей, Бисмарк – четвёртым из шести. Кант – четвёртым из девяти, Бах – шестым из двенадцати, Вагнер – девятым из девяти. Это я помню по плакатам, наводнившим Германию вместо пропаганды грязных сексуальных извращений.

Количество идиотов уменьшилось не потому, что их якобы расстреливали (это и в самом деле не нужно делать. – В. С), а потому, что их воспроизводство не поощрялось», – конец цитаты. Известно, что, развивая медицинские программы, немецкие учёные впервые установили связь между курением и повышенной вероятностью развития рака лёгких. В те же годы в Германии была проведена впервые в мире государственная пропагандистская кампания против курения. О легальных абортах в стране в то время и речи не могло быть! Потому о теперешних врачах, легально делающих аборты, – старец говорит с презрением:

«Зверский «демократический свободный мир» плодит преуспевающих убийц. В нашей Германии врач, делающий аборты, был бы изъят из общества и помещён в концлагерь, (а вот такая практика российским властям не помешала бы… – В. С.) где он не мог бы больше убивать наших детей в материнском лоне [75]. Запущенных детей не было. За это нас называли сторонниками тоталитаризма (уж не В. Райха ли Штихель имел в виду?!). Мы учили молодёжь ценить физический труд, спорт и природу. Таланты отбирались…». Любопытно, что, расходясь в отношении к морали и нравственности и с Райхом и с «франкфуртскими учителями», Штихель находит неожиданную поддержку у одного из лидеров сионистского движения М. Борхова, наставлявшего своих единоверцев и политических приспешников: «…Β тайной войне культур побеждает тот, кто заботится о расовой чистоте и улучшает качество своего потомства»!