Читаем Цепи свободы. Опыт философского осмысления истории полностью

Однако господа Гор Видал и Рон Пол всё-таки ошибаются (причём, Пол – дважды).

То, от чего они предостерегают, может оказаться пострашнее германского (так и быть, оставим это понятие в навязанной обществу трактовке) фашизма. В реалиях рубежа 1920–1930 гг. тот всё же послужил средством консолидации народа с целью возрождения поруганного отечества и восстановления разграбленного государства. Здесь же – в США или начиная с США — он придёт (а может, приходит или ужё пришёл) в жирующую страну, в которой общество независимо от достатка живёт в планово виртуальном, а не реальном мире. Придёт в социально цивилизованное, но обездушенное и малокультурное общество, в котором душа «массового человека» проиграла себя в компьютерных играх и размазала мироощущение в сетевых, телевизионных и прочих программах. Придёт в страну, в которой патриотизм отождествляется с защитой (за отсутствием другого) потребительски виртуального существования, где даже церкви сдаются в аренду содомитам, превратившим дорогу к храму и сам храм в оплачиваемую панель. Именно на этих «дорогах» – до храма и от него – похотливо раскачиваются «многополовые» участники гей-парадов. Якобы наднациональная идеология, исповедуя тоталитаризм наизнанку, лишь поначалу рядилась в пацифистский интернационализм. С освоением новых технологий Его Величество Рынок, настаивая на себе, внедрился в душу и заменил её «богом» потребления. Цивилизация Западного Мира обозначила свой новый виток. Отредактировав идеологию тогда, вывела стратегию пресловутого «золотого миллиарда» сейчас.

Но вернёмся к отмеченной уже нами злополучной разнице между патриотизмом и nazi. Это тем более важно, что идея тождественности, запущенная в мир в 1940 гг., была обязательным условием для перевода «мировой политики» в новое качество. В этих целях необходимо было, проводя тотальную ревизию всего, что не связано с потреблением, – переориентировать, разуверить человека в духовных и моральных ценностях. Шаг за шагом деформируя сознание, «идея» перекраивала политическое восприятие и отношение людей к своим отечествам. Но нет ничто нового под луной. Вышеупомянутое «единство», рядясь в белую тогу пацифизма и «ненависти к насилию», лишь сменило старое исподнее, скроенное из овечьих фартуков. Отыграв свою роль в истории и сопрев от долгой носки, оно взяло на себя функцию «мирового мочала» для мытья мозгов перед приятием идеологии Глобализма. Загаживая умы, и повсеместно вызывая сомнение в отечественных ценностях, «исподнее» создавало соответствующую себе философию, суть которой проста, как медный грош: «живи сегодня»! Человек стал осознавать себя в качестве покупающей, а не мыслящей субстанции: если покупаю и потребляю, значит, существую! И невдомёк «существующему», что развенчанный в привязанности к Отечеству (то есть отваженный от «нацизма») и посаженный на иглу потребления, он, кувыркаясь в «вещности», мало чем отличается от продукта обмена. Поскольку из субъекта превращается в «вещь потребления». Не приходится говорить, что выбор этот зависит не от него…

Фактическим выражением пересотворённого (то есть из тварного обращённого в «товарного.») человека стали отнюдь не спорадически заявившие о себе либеральные бунты в США и Европе. Начатые как протестные против буржуазности, погрязших в быте отцов и дедов, они, в поистине дьявольской эвольвенте привели к потреблению жизни в наихудшем качестве. Движения «детей-цветов» (flower children) в Новом Свете и «Парижский май» в Старом в середине 1960 гг. были столь же искренними, сколь коварными были посылы, подталкивающие их к такого рода невинности. Скоро выяснилось, что «дети», хоть и ходили в ночных рубахах с венками из цветов на голове, вовсе не напоминали собой ботичеллевскую «весну». Уже в отрочестве возненавидевшие отцов, быстро взрослеющие чада объявили войну «буржуазии», к числу которой относили всех, кто не разделял их мировосприятие, политические пристрастия, социальные настроения и стиль жизни. Чувство эмоционального и эстетического единства, лишённого позитивной программы, становилось руководством к действию: «Делай, что хочешь – это и будет твоим законом». Откровенно люмпенская стихия – «игра в жизнь» размывала границы между реальным миром и воображаемым. В моду входило аскетическое учение Кришны и бахай. «Вспоминались» экзотические религии – Изиды, Астарты, Митры.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Критика чистого разума
Критика чистого разума

Есть мыслители, влияние которых не ограничивается их эпохой, а простирается на всю историю человечества, поскольку в своих построениях они выразили некоторые базовые принципы человеческого существования, раскрыли основополагающие формы отношения человека к окружающему миру. Можно долго спорить о том, кого следует включить в список самых значимых философов, но по поводу двух имен такой спор невозможен: два первых места в этом ряду, безусловно, должны быть отданы Платону – и Иммануилу Канту.В развитой с 1770 «критической философии» («Критика чистого разума», 1781; «Критика практического разума», 1788; «Критика способности суждения», 1790) Иммануил Кант выступил против догматизма умозрительной метафизики и скептицизма с дуалистическим учением о непознаваемых «вещах в себе» (объективном источнике ощущений) и познаваемых явлениях, образующих сферу бесконечного возможного опыта. Условие познания – общезначимые априорные формы, упорядочивающие хаос ощущений. Идеи Бога, свободы, бессмертия, недоказуемые теоретически, являются, однако, постулатами «практического разума», необходимой предпосылкой нравственности.

Иммануил Кант

Философия
Философия символических форм. Том 1. Язык
Философия символических форм. Том 1. Язык

Э. Кассирер (1874–1945) — немецкий философ — неокантианец. Его главным трудом стала «Философия символических форм» (1923–1929). Это выдающееся философское произведение представляет собой ряд взаимосвязанных исторических и систематических исследований, посвященных языку, мифу, религии и научному познанию, которые продолжают и развивают основные идеи предшествующих работ Кассирера. Общим понятием для него становится уже не «познание», а «дух», отождествляемый с «духовной культурой» и «культурой» в целом в противоположность «природе». Средство, с помощью которого происходит всякое оформление духа, Кассирер находит в знаке, символе, или «символической форме». В «символической функции», полагает Кассирер, открывается сама сущность человеческого сознания — его способность существовать через синтез противоположностей.Смысл исторического процесса Кассирер видит в «самоосвобождении человека», задачу же философии культуры — в выявлении инвариантных структур, остающихся неизменными в ходе исторического развития.

Эрнст Кассирер

Культурология / Философия / Образование и наука