Цербер-Хранитель

Она смотрела на маски, а маски смотрели на нее. Они не были ни страшными, ни отвратительными. Они казались живыми. Гораздо живее тех людей, с лиц которых были сняты. По крайней мере, Миле так казалось. И эмоции… Она видела живые эмоции в этих гипсовых слепках. Видела скорбь, и улыбку, и боль, и облегчение. Она смотрела на маски и начинала понимать, что Харон не преувеличивал, когда говорил о своей гениальности. Он и был чертовым гением, портретистом и менестрелем смерти.

Мила смотрела на маски, а Харон смотрел на Милу. Она кожей чувствовала его внимательный взгляд. Как будто кто-то провел зажженной свечой у ее щеки, зажигая жаркий румянец восторга и нетерпения. Ей хотелось обернуться и поймать его взгляд, но она понимала, что не успеет, он отвернется раньше, чем она сможет понять про него хоть что-нибудь. Поэтому она просто молча двигалась от маски к маске, а когда закончила осмотр, сказала:

– Я передумала. Мне не нужен мастер-класс.

И обернулась. Сейчас можно было обернуться, не было больше зажженной свечи возле ее щеки, Харон смотрел не на нее, а в сторону.

– Почему? – спросил он своим равнодушно-ровным голосом.

– Потому что это бессмысленная трата моего и вашего времени, господин Харон.

– Вам не понравилось? – Равнодушия поубавилось, а в голосе появились едва заметные трещинки. Харон теперь смотрел только на нее, смотрел одновременно требовательно и даже жадно.

– Наоборот. Вы в самом деле гениальны. – Говорить правду легко и приятно. Не этому ли она сама учила его и Мирона? Себе тоже всегда нужно говорить правду. Этот орешек ей не по зубам. Нет смысла даже пытаться.

– В таком случае я вас не понимаю. – Он и в самом деле не понимал, но пытался понять и оттого всматривался в ее лицо все требовательнее, все настойчивее. Наверное, от этой настойчивости взгляд его сделался по-детски открытым и даже беспомощным. Бывают же чудеса!

– Вы гений – я ремесленник. У вас произведения искусства, у меня забавные поделки. Ремесленнику нет смысла даже пытаться хоть чему-то научиться у гения. – А еще ей нет смысла пытаться удивить, охмурить и завоевать этого мужика. Он ей не по зубам, что бы она там себе не придумала. – Вы исполнили свою часть договора, господин Харон. – Мила улыбнулась. Самой обыкновенной улыбкой улыбнулась, не роковой и не завлекающей. Чего уж теперь?.. – Можете считать себя свободным от обязательств.

Прежде чем ответить, он долго молчал, с какой-то мрачной сосредоточенностью рассматривал ее лицо, как будто готовился снять с него слепок. Интересно, если бы попросил, позволила бы она ему?

– Я исполнил свою часть договора, – наконец сказал он, – но вы не исполнили свою.

– Я обещала вашему другу абонемент на МРТ. – Мила отступила на шаг. – Он получит свой абонемент.

– А что получу я? – спросил Харон, и невидимая свеча снова опалила ее щеку.

– Вам тоже нужен абонемент? – Мила потерла щеку в том месте, где ее лизнуло невидимое пламя.

– Мне не нужен абонемент.

– А что тогда? – Сейчас он скажет, что намерен сделать слепок с ее лица, и погасит все невидимые свечи разом…

– Ради вас я отложил все свои дела.

– И?.. – Мила все еще не понимала, чего он от нее хочет.

– Если вы отказываетесь от мастер-класса, мы должны придумать какое-нибудь иное времяпрепровождение.

У Милы было несколько вариантов иного времяпрепровождения, но приличная женщина не могла о таком даже помышлять, не то что говорить вслух. Беда в том, что сам Харон никогда не додумается даже до самого простенького из ее вариантов. Так уж он устроен.

– Я уже придумала, – сказала Мила решительно. – Мы едем в ресторан!

Он не хотел в ресторан, Мила поняла это сразу. Но так же сразу она поняла, что и расставаться с ней он тоже не хочет. Что было причиной этого нежелания, она не знала. Возможно, определенная ригидность психики, а возможно блажь гения. Романтическую подоплеку она исключила сразу, просто не позволила себе включать нечто подобное в список возможных вариантов. И куда только подевалась вся ее стервозность и вся ее дерзость в присутствии этого человека?!

– Ну что, господин Харон? – спросила она, пытаясь поймать хоть тень эмоции на его лишенном мимики лице.

– Выбирайте ресторан, – сказал он наконец.

Она выбрала. Самый дорогой и самый пафосный, недавно открывшийся, еще неиспробованный. Чай, не разорит господина Харона этакая расточительность!

Расточительность не разорила, но заставила отправиться на второй этаж за кошельком. Мила осталась ждать на первом, но топтаться в ожидании на одном месте она не могла. Никак такое не вязалось с ее деятельной натурой. Слабо освещенные анфилады ее больше не пугали и не смущали. А когда еще представится возможность изучить этот Трансильванский замок?

Под звуки готической сюиты Мила неспешно передвигалась от одного барельефа к другому, от одной картины к другой. Контора все больше напоминала ей музей, а не похоронное агентство. Что ни говори, а у Харона было и чувство вкуса, и чувство меры. Редкое явление в такого рода бизнесе.