Между тети как это послание говорит об отделении от Севера иереев, подвластных Церкви апамейской, мы, если угодно, присоединим к нему и те известия, которые дошли до нас по преданию от отцов, хотя история и поныне ничего не говорит об этом. Епископ нашей, омываемой Оронтом Епифании, Косма и епископ ближайшего города Аретузы Севериан, быв смущены соборным посланием Севера, отреклись от общения с ним и послали ему грамоту низложения в то время, как он епископствовал еще в Антиохии. Эту грамоту вручили они некоему епифанскому протодиакону Аврелиану. Последний, боясь Севера и его столь высокого епископского значения, как скоро прибыл в Антиохию, оделся в женское платье и, пришедши к Северу, неприличными, свойственными женщине приемами и всеми мерами показывал вид, будто он — женщина, и, имея опущенное с головы на грудь покрывало, со слезами, рыданиями и мольбами вручил приблизившемуся Северу низложение, под видом просьбы. Затем, скрывшись от всех и ускользнув из толпы, следовавшей за Севером, убежал и тем спас себя прежде, чем Север узнал содержание низложения. Однакож Север не смотря на то, что получил низложение и узнал что в нем содержалось, оставался на своем престоле до смерти Анастасия. Сведав о случившемся с Севером, Анастасий (и нельзя не заметить, что при этом случае он поступил человеколюбиво) приказал военачальнику ливанской Финикии Азиатику низвергнуть Косму и Севериана с их престолов за то, что они дерзнули послать Северу грамоту отлучения. Азиатик прибыл в восточные области и, нашедши, что многие защищают учение Космы и Севериана и что их города мужественно отстаивают своих епископов, донес Анастасию, что без кровопролития нет возможности низвергнуть их с престолов. Анастасий при этом показал столько человеколюбия, что ясно писал Азиатику — не переступать границ умеренности, и хотя бы дело было великое и важное, не проливать ни капли крови. В таком-то положении везде находились дела церквей до конца царствования Анастасия, которого иные, как противника халкидонскому Собору, исключили из священных диптихов, а в Иерусалиме, еще при жизни, предали анафеме.
ГЛАВА 35.
К настоящему повествованию, согласно с данным нами прежде обещанием, не неуместно присоединить в нашей истории рассказ и о других достопамятных происшествиях из времен Анастасия. Родственник Зенона, Лонгин, прибыв в свое отечество, как было сказано выше, стал открыто готовиться к войне с самодержцем. Но, несмотря на то, что он там и сям собрал множество войска, в котором находился и Конон, бывший епископ епархии в сирской Апамее, который, как Исавриец, ополчился с Исаврийцами, война была окончена: ополчившиеся с Лонгином Исаврийцы побиты все до одного; а головы Лонгина и Феодора Скифом Иоанном[341]
были отосланы в столицу. Царь приказал воткнуть их на копья и выставить в так называемых Сиках, лежащих против Константинополя. Византийцам, терпевшим много зла от Зенона и Исаврийцев, приятно было такое зрелище. Другой же Лонгин, по прозванию Селинунций, главная опора заговора, и с ним Инд, были взяты Иоанном, по прозванию Горбатым, и отосланы к Анастасию живыми[342]. Это обстоятельство весьма много ободрило как Царя, так и Византийцев, когда по большой константинопольской дороге и чрез конское ристалище торжественно проводили Лонгина и Инда, скованных и по рукам и по ногам железными цепями. С тех пор дары, называвшиеся исаврийскими, стали вносить в царскую казну. Они состояли в золоте, которое ежегодно отвешивалось Варварам, весом в 5000 литр[343].ГЛАВА 36.
Но и переезжие[344]
Варвары, не без вреда для самих себя, домогались власти над римскою Империею, когда опустошали Месопотамию[345], обе Финикии и Палестину. Они были поражаемы каждым из римских военачальников, и наконец успокоились, заключив целым народом мир с Римлянами[346].ГЛАВА 37.