ГЛАВА 5.
Юстин низложил с феопольского престола Анастасия, обвиняя его в растрате церковного имущества и говоря, что эта растрата сделана была на излишние и неприличные расходы, и также — в дерзости по отношению к себе. Именно, Анастасий на вопрос, — для чего он в таком множестве разбрасывает церковное имущество, — прямо сказал: для того, чтобы оно не было отнято всеобщею язвою — Юстином. Впрочем Юстин, говорят, за то вознегодовал на Анастасия, что, когда последний рукополагался в епископа, а тот требовал от него денег, рукополагаемый не согласился дать их. Некоторые, желавшие, думаю, служить видам царя, взводили на Анастасия и кое-что другое.
ГЛАВА 6.
После Анастасия на святительский престол восходит Григорий, которого слава, говоря словами поэтов, была широка. С первого возраста вступив на поприще монашества, он подвизался так мужественно и терпеливо, что скоро, еще в молодости, достиг высших степеней и сделался настоятелем византийского монастыря, в котором положил вести аскетическую жизнь. Потом, по повелению Юстина, он настоятельствовал и над Синайскою горою, где подвергался величайшим опасностям, быв осаждаем кочующими Арабами. Доставив наконец этому месту превосходный мир, он вызван был оттуда на архиерейство. Умом и добродетелями души превосходил он всех, настойчиво выполнял каждое преднамереваемое дело, недоступен был для страха и так тверд, что не уступал или не потворствовал (мирской) власти. А раздачу денег производил он в столь большом количестве и употреблял их на все так щедро и не жалея, что, когда выходил, то кроме людей обычных (свиты), за ним следовало множество и народа, — к нему стекались все, которые видели или узнавали, что он выходит. Честь, воздаваемая высшему (мирскому) начальству, была ниже чести, оказываемой этому мужу, потому что все сами собою старались и видеть его вблизи, и слышать, когда он беседовал. Он весьма способен был возбуждать благорасположенность к себе во всех, кто по каким-либо обстоятельствам встречался с ним. По (внешнему) своему виду был он любезен, в разговорах приятно красноречив, в делах, требовавших немедленного мнения, остр более, чем кто другой, а в исполнении их чрезвычайно быстр: и подать прекрасный совет, и обсудить как свое, так и чужое дело — являлась в нем всегдашняя готовность. Вот причина, по которой, не откладывая ничего до завтра, он сделал так много хорошего. Григорий возбудил удивление к себе не только в римских, но и в персидских царях, ибо вел себя всегда по вызову нужды и требованию времени, от которого никогда не отставал. — То и другое я объясню в своем месте. Нередко бывал он строг, а часто и гневлив, но не меньше, или лучше сказать, большею частью обнаруживал в излишестве кротость и тихость; так что к нему весьма шло мудрое изречение Григория Богослова: «строгость умеряемая благоприличием», когда первая не вредит последнему, но оба эти чувства благоприятствуют одно другому.
ГЛАВА 7.
В первый год управления его епископией[582]
, жители бывшей некогда Великой Армении, в последствии названной Армениею персидскою, (прежде она вся подвластна была Римлянам, а потом, когда преемник Гордиана — Филипп передал ее Сапору, Римлянами удержана была так называемая Армения Малая, а вся прочая досталась Персам), — исповедуя веру Христову и страдая от Персов, особенно по отношению к своему закону[583], тайно отправили к Юстину послов с просьбою — принять их в подданство римской империи с тем, чтобы им дозволено было свободно, без всякого препятствия, совершать свое богослужение. Юстин согласился на это и, приняв некоторые, изложенные в послании к себе условия, утвердил их страшными клятвами. Тогда Армяне перебили своих начальников и с сопредельными жителями — одноплеменными и разноплеменными, принявшими их сторону, присоединились к римской империи, под предводительством Урдана, который славился у них и происхождением, и личным достоинством, и опытностью в делах воинских. Хозрой жаловался на это[584]; но Юстин отпустил (его послов), сказав им, что мирным отношениям теперь конец, что невозможно отвергать Христиан, во время войны перебегающих к Христианам. Так отвечал он, однакож к войне не готовился, но предавался обычной роскоши и, для собственных удовольствий, забывал о всем прочем[585].ГЛАВА 8.