Церковный суд на Руси XI–XIV веков. Исторический и правовой аспекты

Суд над Авраамием Смоленским стал своего рода кульминацией тех споров, которые разразились вокруг личности этого монашествующего священника и высказывавшихся им идей. Впрочем, о последних известно менее всего. Житие сообщает лишь немногое и говорит о выдвинутых против иеромонаха обвинениях в самых общих формулировках. Ему вменяли ересь, чтение «глубинных» (отреченных) книг и блуд[331]. Правда, не ясно ни то, в чем заключалась ересь, ни то, какие именно книги читал Авраамий.

Впрочем, принимая во внимание особенности древнерусской богословской мысли и ее запросов, под ересью могли пониматься не ошибочные представления в области догматики, а все, что угодно. Так, например, в ереси был обвинен владимирский епископ Феодор. Однако анализ источников позволяет сделать вывод, что его ересь заключалась в наложении интердикта на Успенский собор города Ростова[332]. Не менее примечательно то, как представлено учение волхвов в событиях 1068–1071 гг., которому были приданы черты богомильской ереси. Между тем, описанное в летописи учение – не более чем результат работы книжника, итог усилий которого последующим поколениям историков порой виделся предельно убедительным, породив убежденность в существовании богомилов на Руси[333]. О каких-то ересях без их указания говорится в житии митрополита Петра, что в целом тоже, скорее всего, является явным преувеличением, призванным придать действиям русского первосвятителя масштаб, а принятым архипастырем решениям – вес и безусловную значимость[334]. Нельзя исключать еще одно объяснение появления в судебных слушаниях обвинений о ереси. Вероятно, в сознании ревнителей крайних форм христианской морали борьба с ересью представлялась высшим проявлением деятельности святителей, стоящих на страже врученной им паствы. Вместе с этим обвинение в ереси позволяло представить человека неисправимым злодеем и опасным врагом Церкви. Столь же размытыми представляются догадки о том, что скрывается за термином «глубинные книги». Однозначное отождествление их с книгами, получившими в последующие эпохи именование «отреченных» или «отвергнутых» видится преждевременным.

Во всяком случае, маловероятно, чтобы преподобный Авраамий пользовался какими-то еретическими текстами. Для сомнений есть свои основания. Во-первых, обвинения в адрес Авраамия носили эмоциональный характер и существенно преувеличивали проблему, сгущая краски, каковыми рисовался образ обвиняемого. Во-вторых, было бы большим преувеличением усматривать в смоленском духовенстве богословски образованную среду, способную отличать еретические взгляды от теологуменов и, тем более, имевшую представление о многообразии церковной жизни и существовавших в ее рамках духовных практиках[335]. К тому же если в отношении более позднего периода проблема понимания, что следует разуметь под «отреченными книгами», была разрешена[336], то применительно к описываемому периоду ситуация лишена желаемой ясности и однозначности. Например, под «жидовскими» книгами, каковые читал преподобный Никита, будущий епископ Новгородский, могли пониматься не только книги Ветхого Завета, о каких упоминает Патерик, но и История Иосифа Флавия, а также иные тексты, связанные с историей Палестины или Израиля[337]. Собственно, и исследование М. Сперанского по вопросу о подобной литературе в Древней Руси дает основание полагать, что под «глубинными» книгами могли пониматься не только Апокрифы, но и Псалтырь, а также иные библейские тексты, использовавшиеся жителями Киевской Руси для гадания или же выяснения воли Божией по тем или иным вопросам жизни, как, например, это делал Владимир Всеволодович Мономах[338] или Владимир Василькович в 1276 г., когда пожелал заложить г. Каменец[339]. Во всяком случае, при всем непростом отношении канонических норм к гаданиям, в них на Руси не видели греха и даже усматривали следование благим намерениям сердца. Таковые практики оправдывались и порождались желанием познать волю Божию, тем более что она обнаруживалась в текстах Священного Писания. Впрочем, опыт Руси вполне вписывался в то, как данная проблема разрешалась в Византии и в Западной Европе[340]. Помимо этого, нельзя исключать, что духовенство могло оговаривать ревностного иеромонаха. Наконец, не вполне ясно, что имели в виду обвинители Авраамия, когда свидетельствовали, что преподобный «къ женамъ прикладающе». Д. М. Буланин перевел упомянутую фразу как «блуд». Однако при всем ригоризме церковной среды древности, которая могла усмотреть в любом общении инока с женщинами если не блудные поступки, то уж, несомненно, блудные намерения, было бы ошибкой торопиться с выводами. Для жителей Смоленска Авраамий был известен как человек, склонный к крайнему аскетизму[341]. Поэтому скорее, в обвинении следует усматривать все же не блуд как таковой, а общение с женщинами и проповедь среди них, что, впрочем, тоже вызывало осуждение недоброжелателей смоленского подвижника.