Церковный суд на Руси XI–XIV веков. Исторический и правовой аспекты

Привлекают внимание казни, предложенные игуменами. Перечень вин, за которые преступник мог быть заточен, значителен, что существенно облегчало для судьи поиск оснований, за которые преподобный мог быть подвергнут этому прещению. Правда, при этом совершенно неясно, о каком заточении идет речь: об обычном или о монастырском[360]. Именно потому больший интерес представляют иные наказания. Так, пригвождение к стене и сожжение предписывалось нормами Эклоги за разбой[361]. При этом обвиняемый приговаривался к сожжению, если было доказано, что тот совершил умышленный поджог[362]. Однако Авраамий не отмечен ни в разбое, ни в поджогах. Более того, на суде не упоминаются ни девушки, претерпевшие насилие, ни их представители. Тем не менее, сличение этих норм с высказанным в адрес Авраамия обвинением, укорявшем иеромонаха за его связь с некими женщинами («къ женамъ прикладающе»), позволяет предположить, что христианская проповедь Авраамия среди женщин могла рассматриваться духовенством как блуд и развращение. Не менее примечательно предложение утопить Авраамия. Нормы Эклоги не знают подобной казни, как отсутствует она и в Русской Правде, однако утопление было хорошо известно и «востребовано» в рамках обычного права в Новгороде, где эффективность данной расправы над политическими оппонентами была подтверждена богатым опытом вечевого правосудия[363]. Во всяком случае, по мнению С. Б. Чебаненко, вечевой суд мог испытывать обвиняемого водой, оставляя решение этого вопроса на божественное усмотрение[364]. Принимая во внимание, что утопление считалось дурной смертью, рассматриваемый приговор оказывался равноценным проклятию, лишавшим человека надежды на спасение. Таким образом, все перечисленное позволяет заключить, что «враги игумены», желавшие расправы над Авраамием, позволяли себе крайне широкое, фактически метафорическое, толкование каноническо-правовых норм, смешивали практики обычного и письменного права, а в своих представлениях о христианской справедливости, пастырской проповеди и месте женщины в мире и в Церкви не выходили за пределы личных представлений о нормах благочестия, почерпнутых из народных верований и бытовой практики Смоленска. Все перечисленное позволяет вынести негативное суждение не только о моральном облике, но и о канонической грамотности выступивших против Авраамия клириков Смоленска.

Во время суда в пользу Авраамия выступили два княжеских священника: Лука Прусин и Лазарь, в последующем ставший епископом. Если верить Житию, то оба пастыря не только публично свидетельствовали в пользу Авраамия, но и обличили архиерея и городское духовенство[365]. Число свидетелей в пользу обвиняемого неслучайно. 75 Апостольское правило и его толкования однозначно указывают на то, что два положительных свидетельства в пользу клирика являются достаточными для отвержения любого обвинения[366]. Однако перелом в заседании произошел лишь тогда, когда, увидев происходящее, Мстислав Романович и его окружение публично покинули судебное заседание, отказавшись признавать за Аврамием какую бы то ни было вину и испросив у того прощение и благословение[367]. Произошедшее лишало дальнейшие слушания легитимности. Тем не менее, волей епископа Авраамий был посажен под строгий надзор, результатом чего стало постигшее город божественное наказание[368].

Очевидно, что архиерей не решился признать правоту стороны обвинения, поскольку в противном случае ему бы пришлось наказать выступивших в пользу Авраамия священников и столкнуться с князем. В свою очередь, признание невиновности Авраамия предполагало совершение суда над обвинителями. Именно поэтому арест и заключение Авраамия без вынесения приговора становились компромиссным решением, которое, между тем, было антиканонично по своей сути. Впрочем, исследование М. В. Печникова позволяет заключить, что, судя по тому, как Авраамий был удален из города, заточен, и общение с ним было категорически запрещено, преподобного осудили как еретика, поскольку именно для этой категории преступников предполагались названные виды наказания[369]. Однако житие об официальном судебном постановлении не упоминает. Все это позволяет заключить, что, неожиданно лишившись поддержки князя и боярства, епископ не осмелился придать ожидаемому решению форму судебного постановления и наказал Авраамия в церковно-дисциплинарном порядке. Правда, архиерей это сделал с предельной суровостью, т. е. с применением тех мер, какие могли быть приняты лишь на основании законов Византии. Последнее вполне может рассматриваться как превышение святителем своих полномочий.