В восемьдесят пятом году до Рождества Христова, уже одним своим богатством обращая на себя внимание приверженцев Мария, он бежал в Испанию; затем, через два года, когда Марий умер, а Сулла одержал победу, Красс вернулся в Рим.
Теснимый Цинной и Марием Младшим, Сулла решил использовать Красса, отправив его к марсам набирать войска.
Марсы были швейцарцами античности. «Кто может победить марсов или без марсов?» — говорили сами римляне.
Итак, Сулла послал Красса к марсам вербовать солдат.
— Но, — сказал Красс, — чтобы пройти сквозь вражеское расположение, мне нужна охрана.
— В качестве охраны, — ответил Сулла, — я даю тебе тени твоего отца, твоего брата, твоих родственников и твоих друзей, убитых Марием.
И Красс прошел сквозь расположение врагов.
Но, поскольку он сделал это один, ему пришло в голову, что и плодами своих трудов он может пользоваться один: он собрал войско и с этим войском захватил и разграбил целый город в Умбрии.
Вследствие этой экспедиции его состояние, и без того внушительное, выросло на семь или восемь миллионов.
Впрочем, не ставя предела своему богатству, Красс сам указывал размер состояния, к которому он стремился.
— Никто не может похвастаться, что он богат, — говорил он, — если у него недостает средств, чтобы содержать на жалованье армию.
Слух об этом грабеже дошел до Суллы, который, правда, и сам не отличался в этом отношении особой щепетильностью; в итоге он проникся предубеждением против Красса и с тех пор предпочитал ему Помпея.
С этого времени Помпей и Красс стали врагами.
Между тем Крассу предстояло оказать Сулле огромную услугу, куда большую, чем все те, какие ему когда-либо оказывал Помпей.
Самниты, под водительством своего вождя Телезина, подступили к самым воротам Рима; на своем пути через Италию они оставили широкую полосу огня и крови.
Сулла поспешил навстречу им со своей армией, но при столкновении с этими грозными пастухами его левое крыло было уничтожено, и ему пришлось отступить к Пренесте.
Он сидел в своей палатке, пребывая примерно в той же ситуации, что и Эдуард III накануне битвы при Креси, и, считая свое дело погибшим, уже раздумывал о том, как живым выбраться из этого положения, как вдруг ему доложили о прибытии гонца от Красса.
С рассеянным видом он приказал впустить вестника.
Но при первых же его словах рассеянность Суллы сменилась глубочайшим вниманием.
Как выяснилось, Красс напал на армию самнитов, после своей победы полностью утратившую дисциплину, убил Телезина, взял в плен его легатов Брута и Цензорина и преследовал обратившееся в бегство войско до Антемн.
Таковы были услуги Красса, забытые Суллой; тем не менее Красс выставлял их в выгодном для себя свете в глазах римлян.
Вот почему, проявив немалый дар красноречия — мы уже говорили, что римляне высоко ценили ораторов, — он стал претором, а затем получил командование в войне со Спартаком; выше уже было рассказано, как она закончилась.
Такая развязка нисколько не примирила его с Помпеем.
Помпей позволил себе высказывание по этому поводу, сильно задевшее Красса.
— Красс победил мятежников, — сказал он, — я же победил сам мятеж.
Затем случилась история с триумфом Помпея и овацией Красса.
К нему, этому грабителю, этому откупщику, этому миллионеру, относились пристрастно, что, по правде сказать, было вполне справедливо.
К тому же возмущала его жадность.
Все рассказывали друг другу некую забавную историю про соломенную шляпу — и Плутарх, этот великий собиратель забавных историй, пересказывает ее нам, — так вот, повторяю, все рассказывали друг другу некую забавную историю про соломенную шляпу, и история эта веселила весь Рим.
У Красса была соломенная шляпа, висевшая на гвозде в его прихожей; чрезвычайно любя беседовать с греком Александром, он, отправляясь за город, брал его с собой и одалживал ему эту шляпу, а по возвращении забирал ее обратно.
По поводу этой забавной истории Цицерон сказал о Крассе, причем с бо́льшим основанием, чем о Цезаре:
— Такой человек никогда не станет властелином мира.
Перейдем теперь к Цицерону, который короткое время был властелином мира, ибо короткое время был властелином Рима.
Происхождение его более чем темное; все вполне согласны, что его мать Гельвия была знатной женщиной, но, что касается его отца, никто толком не знает, каким ремеслом он занимался.
Наиболее распространенным является мнение, что великий оратор, родившийся в Арпине, на родине Мария, был сыном сукновала; другие утверждают, что его отец был огородником.
Кое у кого была мысль — возможно, он и сам вынашивал ее — включить в число его предков Тулла Аттия, царствовавшего над вольсками; но, по-видимому, ни друзья Цицерона, ни сам он на этом особенно не настаивали.
Он носил имя Марк Туллий Цицерон.
Марк — его личное имя, то есть имя, которое римляне обычно давали детям на седьмой день после рождения.
Туллий — его фамильное имя, которое на старой латыни означало «ручей».
Наконец, Цицерон — прозвище одного из его предков, имевшего на носу бородавку в форме горошины нута — «цицер» на латыни; отсюда Цицеро, или, на французский лад, Цицерон.