Цезарь

В городе три или четыре тысячи сенаторов, всадников, ростовщиков, барышников, главарей мятежей; на каждом шагу вольноотпущенники; за пределами Рима нет больше земледельцев — одни рабы; нет больше засеянных полей — одни выпасы; было замечено, что свиней кормить прибыльнее, чем людей: Порций Катон составил себе на этом огромное состояние.

Повсюду фракийцы, африканцы, испанцы — с оковами на ногах, со следами бича на спине и с клеймом рабства на лбу.

Рим растратил свое население на то, чтобы завоевать мир; он обменял золото гражданства на медную монету рабства.

Принято иметь виллу в Неаполе — ради морского бриза; в Тиволи — ради брызг водопадов; в Альбано — ради тени деревьев.

Фермы, а вернее сказать, одна общая ферма теперь на Сицилии.

Катон имеет три тысячи рабов; судите сами о других!

Размеры состояний несуразны, настолько они огромны.

У Красса, беря в расчет лишь его земельную собственность, во владении двести миллионов сестерциев, то есть более сорока миллионов франков.

Веррес, за три года своего наместничества, заграбастал на Сицилии двенадцать миллионов.

Цецилий Исидор разорился во время гражданских войн; у него осталось лишь несколько жалких миллионов, которые тают один за другим, и, тем не менее, умирая, он завещает своим наследникам четыре тысячи сто шестнадцать рабов, три тысячи шестьсот упряжек быков, двести пятьдесят семь тысяч голов скота и шестьдесят миллионов сестерциев наличными (около пятнадцати миллионов франков).

Какой-то центурион имеет десять миллионов сестерциев.

Помпей принуждает одного лишь Ариобарзана платить ему тридцать три таланта в месяц, что-то около ста восьмидесяти тысяч франков.

Цари разоряются в пользу военачальников, легатов и проконсулов Республики.

Дейотар низведен до нищенства.

Саламин не может выплатить долг Бруту, своему кредитору, и тогда Брут запирает городской сенат в зале заседаний и берет его в осаду: пять сенаторов умирают от голода, остальные платят.

Долги соответствуют состояниям; все очень просто: между ними должно соблюдаться равновесие.

Цезарь, отправляясь в качестве претора в Испанию, занимает у Красса пять миллионов и должен ему еще пятьдесят; Милон, ко времени вынесения ему приговора, был должен четырнадцать миллионов; Курион, продавшийся Цезарю, был должен двенадцать миллионов; Антоний — восемь миллионов.

Так что, по нашему мнению, заговор Катилины напрасно назван заговором; это не преступный сговор, это историческое деяние.

Это великая и вечная война богача и бедняка, борьба того, кто не имеет ничего, против того, кто имеет все.

Это проблема, лежащая в основе всех политических проблем, с которыми мы столкнулись в 1792 и 1848 годах.

Бабёф и Прудон — это Катилины в теоретическом плане.

Посмотрите, кто стоит на стороне Катилины, посмотрите, кто составляет его свиту, посмотрите, кто служит ему охраной.

Это все щеголи, все распутники, вся разорившаяся знать, все красавчики в пурпурных туниках, все, кто играет, пьет, танцует, содержит женщин.

Мы уже говорили, что и Цезарь был в их числе.

Ну и, помимо прочего, это наемные убийцы, гладиаторы, бывшие исполнители проскрипций Суллы и Мария и, возможно, простой народ.

Всадники, ростовщики, барышники настолько хорошо сознают это, что приводят Цицерона, «нового человека», на консульскую должность.

Цицерон взял на себя обязательства: он раздавит Катилину; ибо для того, чтобы все те, кто владеет виллами, дворцами, стадами, пастбищами и денежными сундуками, могли спать спокойно, необходимо, чтобы Катилина был раздавлен.

Цицерон начинает атаку, предложив в сенате — а Катилина, не забывайте, сенатор, — предложив в сенате закон, который к наказанию, предусмотренному за вымогательство со стороны магистратов, добавлял десятилетнее изгнание.

Катилина ощущает удар.

Он хочет оспорить закон; он высказывается в пользу должников; именно этого и ждал Цицерон.

— На что ты надеешься? — говорит он ему. — На новые долговые записи? На отмену долгов? Что ж, я обнародую новые записи! Но это будут записи о продаже с торгов.

Катилина выходит из себя.

— Да кто ты такой, — вопрошает он, — чтобы говорить так, ты, жалкий обыватель из Арпина, принявший Рим за свой постоялый двор?!

При этих словах весь сенат зароптал и принял сторону Цицерона.

— Ах так! — восклицает Катилина. — Вы разжигаете против меня пожар?! Что ж, я погашу его развалинами.

Эти слова губят Катилину.

Посланцы аллоброгов, которых Катилина принимал за доверенных лиц, передали адвокату аристократии план заговора.

Кассий должен поджечь Рим; Цетег — перерезать сенат; Катилина и его помощники будут находиться у дверей и убьют всякого, кто попытается бежать.

Костры для поджогов уже готовятся.

Уже завтра, возможно, будут перекрыты акведуки!

Однако все это не склонило народ встать на сторону сената.

Катон произносит длинную речь: ему понятно, что миновали те времена, когда можно было взывать к патриотизму.

Патриотизм! Да Катону просто рассмеялись бы в лицо, его назвали бы античным словом, соответствующим нашему нынешнему слову «шовинист».

Нет, Катон — человек своего времени.