Цезарь

«Ныне поведайте, Музы, — восклицает Цицерон, — как упал истребительный пламень!

Ты знаешь Лысого, мой дорогой Аттик [Лысый — это Красс], Лысого из числа наннеянцев, расточавшего мне панегирики и некогда произнесшего в мою честь речь, о которой я тебе писал? Так вот, этот человек обстряпал все дело в течение двух дней, при помощи одного-единственного раба, презренного раба, вышедшего из школы гладиаторов; он посулил, похлопотал, заплатил; более того — о низость! — к своим деньгам он дал прибавку в виде красивых девушек и молоденьких мальчиков…».[50]

Заметьте, что я еще смягчаю.

Знайте только, что судьи, позволившие подкупить себя лишь деньгами, снискали себе славу честных судей.

Вот почему, когда они потребовали охрану, чтобы вернуться домой, Катул крикнул им:

— Э! Вы что, боитесь, что у вас отнимут деньги, которые вы получили?

Цезарь, вызванный в суд свидетельствовать против Клодия, заявил, что у него нет никаких улик.

— Но ведь ты дал развод своей жене! — крикнул ему Цицерон.

— Я дал развод своей жене, — ответил Цезарь, — вовсе не потому, что считаю ее виновной, а потому, что жена Цезаря должна быть выше подозрений!

Стоит ли говорить, что Клодий был оправдан.

Посмотрим теперь, каковы были последствия этого оправдания.

XXVI

Во-первых, на городской площади началось великое волнение.

Клодий, оправданный после обвинения, которое в случае осуждающего приговора обрекло бы его на изгнание, и оставшийся без наказания, стал с этого момента намного сильнее, чем был прежде.

Его оправдание стало триумфом.

Двадцать пять судей держались твердо и, с риском для собственной жизни, вынесли обвинительный приговор.

«Но тридцать один, — говорит Цицерон, — больше устрашились голода, чем позора, и признали обвиняемого невиновным».[51]

Таким образом, охранительное движение, которое началось со времени консулата Цицерона и заговора Каталины, раскрытого и подавленного, было полностью остановлено оправданием Клодия, и демагогическая партия, представленная Помпеем, неверным аристократии, Цезарем, верным народу, и Крассом, верным Цезарю, окончательно взяла верх.

Таким образом, Рим, счастливый быть рожденным консульскою властью Цицерона— О fortunatam natam me consule Romam! — этот Рим вернулся к тому же положению, до какого его довел Катилина, когда, встретив на своем пути Цицерона, он был вынужден покинуть отечество.

Воспоминание о той первой победе воодушевило Цицерона и внушило ему отвагу, которая была присуща ему не всегда.

В майские иды сенат собрался на заседание, и, когда настал черед Цицерона говорить, он произнес:

— Отцы-сенаторы, получив эту рану, вы не должны ни падать духом, ни проявлять слабость; не следует ни отрицать нанесенный удар, ни преувеличивать серьезность раны; было бы глупостью утратить бдительность, но было бы малодушием испугаться. Дважды на наших глазах был оправдан Лентул и дважды Катилина; что ж, это лишь еще один, кого продажные судьи спускают с поводка на государство.

Затем он повернулся к Клодию, в качестве сенатора присутствовавшему на заседании и пренебрежительно посмеивавшемуся над этим выпадом Цицерона, и воскликнул:

— Ты ошибаешься, Клодий, если думаешь, что твои судьи вернули тебе свободу. Это заблуждение! Не для Рима сохранили они тебя, а для тюрьмы; не уберечь тебя как гражданина они хотели, а лишить возможности удалиться в изгнание. Воспряньте же духом, отцы-сенаторы, поддержите ваше достоинство; честных людей по-прежнему объединяет любовь к Республике.

— Ну что ж, честный человек, — крикнул ему Клодий, — доставь нам удовольствие, расскажи, что ты делал в Байях?

Напомним, что Байи были своего рода лупанарием Италии.

Мужчина, поехавший в Байи, возбуждал подозрения; репутация женщины, поехавшей в Байи, была погублена.

Поговаривали, что Цицерон ездил в Байи, чтобы увидеться с сестрой Клодия.

— В Байях? — переспросил Цицерон. — Во-первых, я не был в Байях, а во-вторых, разве Байи запретное место и нельзя отправиться в Байи на воды?

— Вот как! — ответил Клодий. — А разве у арпинских крестьян есть что-нибудь общее с теплыми водами?

— А ты спроси у твоего заступника, — ответил Цицерон, — почему его так потянуло к арпинским водам.

Под заступником подразумевался Цезарь; но на что годились арпинские воды? Этого мы не знаем.