Цезарь, или По воле судьбы

– Его будут поддерживать, – неуверенно осмелился вставить Брут. – Я вижу Луция Пизона, Филиппа, Лепида, Ватию Исаврийского, Мессалу Руфа и Рабирия Постума. У них уверенный вид.

– Лузга! Отребье! – презрительно изрек Марк Марцелл.

– Но кто знает, как заднескамеечники поведут себя, когда дело дойдет до голосования? – с некоторым напряжением произнес Аппий Клавдий.

Он находился под следствием за вымогательство, и ему было не по себе.

– Большинство из них будут голосовать за нас, а не за Цезаря, – надменно процедил Метелл Сципион.

В этот момент появились ликторы, за ними шествовал старший консул Павел. Он вошел в курию, сенаторы устремились следом в сопровождении слуг, несших складные стулья, а также писцов, нанятых теми, кто пожелал иметь дословную запись хода этого исторического собрания.

Произнесли молитвы, принесли жертвы, знаки сочли благоприятными. Сенаторы сели на свои стулья, курульные магистраты опустились в свои кресла из слоновой кости на бело-голубом мраморном возвышении под сенью статуи Помпея Великого.

Сам Помпей сидел на нижнем ярусе слева от возвышения, одетый в тогу с пурпурной полосой, и со слабой улыбкой смотрел прямо в лицо своей статуе, наслаждаясь тонкой иронией происходящего. Какой это будет восхитительный день! Наконец-то из-под ног единственного человека, способного его затмить, будет выбита почва. И это притом, что сам он, Помпей Магн, не ударил для этого пальцем о палец. Никто не сможет обвинить его в сговоре с целью расправиться с Цезарем. Все произойдет без него, ему ничего не придется делать, только молча присутствовать на заседании. Естественно, он будет голосовать за лишение Цезаря полномочий наместника, но точно так же проголосуют почти все. Выступать он не станет, даже если его попросят. Boni сами найдут что сказать.

Павел, у которого были фасции на март, сидел в своем курульном кресле чуть впереди Гая Марцелла. За ними устроились восемь преторов и два курульных эдила.

А внизу, прямо под курульным возвышением, стояла очень длинная, прочная, хорошо отполированная скамья. Там помещались десять плебейских трибунов, избранных плебеями для защиты своих интересов, а главное, для того, чтобы ставить на место патрициев. По крайней мере, так было на заре Республики, когда патриции целиком контролировали сенат, а также суды, центуриатное собрание и вообще все сферы общественной жизни. Но это продолжалось недолго, после того как Рим избавился от царей. Плебс стал стремительно возвышаться, богатеть и потянулся к власти. Поединок умов длился сто лет. Патрициат боролся, но исход был предопределен. В результате плебеи получили право на один консульский пост, на половину мест в коллегии понтификов, на официальное причисление к нобилитету семей, один из членов которых достиг преторской должности, и на организацию коллегии плебейских трибунов, дававших клятву защищать интересы плебса даже ценой собственной жизни.

Прошли сотни лет, и роль плебейских трибунов переменилась. Постепенно плебейское собрание, то есть группа римских граждан, узурпировавших львиную долю законотворческой деятельности, перешло от ограничения власти патрициата к защите интересов всадников-коммерсантов, которые сформировали ядро плебейского собрания и стали все жестче контролировать политику сената.

Затем стал появляться особый вид плебейских трибунов, самыми яркими представителями которого стали братья Тиберий и Гай Семпроний Гракхи, которые использовали свое положение для того, чтобы отнять часть власти у плебса и патрициата и наделить ею низшие слои римского общества. Оба поплатились за это, оба умерли страшной смертью, но память о них не умерла. Эстафету подхватили другие, правда с иными целями и идеалами, – Гай Марий, Сатурнин, Марк Ливий Друз, Сульпиций, Авл Габиний, Тит Лабиен, Публий Ватиний, Публий Клодий и Гай Требоний. В Габинии, Лабиене, Ватинии и Требонии новые веяния проявились особенно ярко. Каждый из них ориентировался на определенную политическую фигуру. Габиний и Лабиен – на Помпея, Ватиний и Требоний – на Цезаря.

Почти пять веков существования плебейского трибуната олицетворяли ныне десять человек, которые в первый день марта сидели на длинной деревянной скамье в простых белых тогах, без права на ликторов. Восемь из них до избрания уже несколько лет входили в состав сената, двое стали сенаторами только сейчас. И девять из десяти были никем – людьми, чьи имена и лица сотрутся из памяти римлян сразу по окончании срока их службы.

Но Гай Скрибоний Курион был отнюдь не таков. Он, как глава коллегии, занимал место в центре скамейки. Этот плебейский трибун с мальчишечьим веснушчатым лицом и непокорной шевелюрой ярко-рыжих волос был полон энергии и энтузиазма. Блестящий оратор, известный своими консервативными взглядами, сын консула и цензора Курион был одним из самых ярых противников Цезаря в год его консульства, хотя тогда был слишком молод для сената.