Цезарь, или По воле судьбы

Некоторые из его законопроектов, предложенные после того, как он вступил в должность в десятый день декабря, мягко говоря, удивляли, заставляя подозревать в нем радикала. Сначала он попытался провести закон о предоставлении полномочий проконсула новому куратору римских дорог. Многие подозрительные boni посчитали это намерением дать возможность Цезарю занять другую – если и не военную, то все же очень высокую – должность. Затем Курион, как понтифик, рьяно принялся убеждать коллегию понтификов вставить в год еще двадцать два дня в конце февраля, что отодвинуло бы наступление Мартовских календ на весьма значительный срок. Неудачу с дорожным законом Курион воспринял спокойно, однако за мерцедоний ревностно бился и, когда ему все-таки отказали, пришел в дикую ярость. Эта реакция подвигла Целия написать в Киликию своему приятелю Цицерону, что Курион, по его мнению, куплен. И куплен не кем иным, как Цезарем.

К счастью, эта догадка никого больше не осенила, по крайней мере никто не отнесся к ней всерьез, так что в этот знаменательный день Курион посиживал на своем месте, всем своим видом демонстрируя, что происходящее его мало интересует. Раз уж плебейским трибунам заткнули рты незаконным декретом, запрещающим им под страхом обвинения в измене накладывать вето на ключевые вопросы повестки, то и ждать от них нечего, говорил его вид.

Павел объявил об открытии заседания и поручил вести его Гаю Клавдию Марцеллу-старшему.

– Уважаемые старший консул, цензоры, консуляры, преторы, эдилы, плебейские трибуны, квесторы, отцы, внесенные в списки, – встав во весь рост, сказал тот. – Мы собрались, чтобы решить, как поступить с проконсульскими полномочиями Гая Юлия Цезаря, наместника трех Галлий и Иллирии, о чем до настоящего дня говорить не имели права в свете закона, проведенного Гнеем Помпеем Магном и Марком Лицинием Крассом пять лет назад. Но сегодня, согласно lex Pompeia Licinia, сенат имеет полное право обсудить вопрос, оставлять Гаю Юлию Цезарю должность, провинции, армию и империй или нет, поскольку срок его наместничества вышел. Собственно, этот срок можно было бы и продлить еще на год согласно упомянутому закону, однако во время консульства Гнея Помпея Магна этот закон был изменен. Теперь дебаты следует повести по-другому. Среди сидящих здесь имеется небольшая группа людей, которые были преторами или консулами, но не пожелали управлять провинциями по истечении срока своих полномочий. Мы на законном основании можем использовать эти резервы и немедленно назначить нового наместника или наместников Иллирии и трех Галлий. Консулы и преторы этого года не имеют права управлять провинциями в течение пяти лет, но мы, вероятно, не можем позволить Гаю Цезарю продолжать свою службу еще пять лет, не так ли?

Гай Марцелл-старший помолчал, его смуглое привлекательное лицо светилось торжеством. Никто не сказал ни слова, поэтому он продолжил:

– Всем здесь присутствующим известно, что Гай Юлий Цезарь творит в своих провинциях чудеса. Восемь лет назад он начал с Иллирии, Италийской Галлии и Дальней Галлии, входящей в состав Галлии римской. Восемь лет назад он начал с двух легионов, располагавшихся в Италийской Галлии, и одного легиона в провинции. Восемь лет назад приступил к управлению тремя мирными провинциями, и сенат одобрил его действия, направленные на то, чтобы урезонить гельветов, пытавшихся вторгнуться в наши пределы. Но сенат не давал ему полномочий входить в область, известную как Косматая Галлия, чтобы воевать с царем германцев-свевов Ариовистом, имевшим статус друга и союзника Рима. Он не давал ему полномочий набирать новые легионы. Он не давал ему полномочий, подчинив царя Ариовиста, идти дальше, в Косматую Галлию, и воевать с племенами, не имевшими с Римом договоров. Он не давал ему полномочий образовывать колонии так называемых римских граждан по ту сторону реки Пад в Италийской Галлии. Он не давал ему полномочий вербовать и пополнять свои легионы неримлянами. Он не давал ему полномочий дурно обращаться с послами некоторых влиятельных германских племен.

– Правильно, правильно! – выкрикнул Катон.

Смущенные сенаторы зашушукались, зашевелились. Курион сидел на скамье для трибунов, устремив взгляд в никуда. Помпей, щурясь, рассматривал собственное лицо в глубине курульного возвышения, а лысый Луций Агенобарб злобно ухмылялся.