Цинковые мальчики

- Да, теперь нет.

Тихо-тихо стало. Опустилась в прихожей на колени перед зеркалом:

- Боже, Боже! Боженька мой!

На столе письмо лежало, которое не дописала:

"Здравствуй, сынок!

Прочла твое письмо и была рада. И в этом письме ни одной грамматической ошибки. Две синтаксические, как и в прошлый раз: "по-моему" вводное слово, а союз "так как" - сложный. Это в предложении: "Я сделаю так, как сказал отец", - нужна запятая. И во втором предложении: "По-моему, вам за меня не будет стыдно", - тоже нужная запятая. Не обижайся на свою маму.

...В Афганистане жарко, сынок. Старайся не простудиться. Ты всегда простужаешься..."

На кладбище все молчали, было много людей, но все молчали. Я стояла с отверткой, у меня не могли ее забрать:

- Дайте сына открыть... Дайте сына открыть... - Цинковый гроб хотела отверткой открыть.

Муж пытался руки на себя наложить: "Не буду жить. Прости, мать, а жить я больше не буду". Уговаривала его:

- Надо памятник поставить, плиткой обложить.

Он не мог спать. Говорил:

- Лягу спать, сын приходит. Целует, обнимает...

По старинному обычаю хранила буханку хлеба все сорок дней... После похорон... Через три недели она рассыпалась на мелкие куски. Значит, семья пропадет...

Развесила по дому все фотографии сына. Мне так легче, а мужу тяжело:

- Сними. Он на меня смотрит...

Поставили мы памятник. Хороший, из дорогого мрамора. Все деньги, что на свадьбу сыну собирали, на памятник пошли. Плиткой красной могилку обложили и цветы красные посадили. Георгины. Муж покрасил ограду:

- Все сделал. Сын обижаться не будет.

Утром проводил меня на работу. Попрощался. Прихожу со смены - он на полотенце в кухне висит, как раз напротив фотографии сына, моей любимой.

- Боже, Боже! Боженька мой!

...Вы мне скажите - герои они или нет? За что я такое горе терплю? Один раз подумаю: герои! он не один там лежит... Рядами идут... на городском кладбище... А другой раз проклинаю правительство, партию... И то, как сама учила: "Долг есть долг, сынок. Отдать его надо". Прокляну всех, а утром бегу на могилку, прощения прошу:

- Прости, сынок, что я так говорила... Прости..."

Мать.

"Получила письмо: "Не волнуйся, если нет писем. Пиши по старому адресу". Два месяца молчания. Я не представляла, что он в Афганистане. Собирала чемодан, чтобы ехать к нему на новое место службы.

Он не писал, что на войне. Загорает, ловит рыбу. Прислал фотографию: сидит на ослике, колени на песке. Я не знала, что там убивают. Раньше он никогда не баловался с дочкой, у него не было отцовских чувств, может, потому, что она маленькая. Приехал, часами сидит и смотрит на ребенка, а в глазах такая грусть, что мне страшно. Утром встанет, отведет ее в садик. Любил посадить на плечи и нести. Вечером заберет. Ходили мы в театр, в кино, но больше всего ему хотелось быть дома.

В любви стал жадным, ухожу я на работу или на кухне готовлю - ему и этого времени жалко: "Побудь со мной. Сегодня можно и без котлет. Попроси отпуск, пока я здесь". Пришел день улетать, он специально опоздал на самолет, чтобы нам еще два дня побыть вместе.

Последняя ночь... Было так хорошо, что я расплакалась... Я плачу, он молчит, только смотрит-смотрит. Потом говорит:

- Тамарка, если у тебя будет другой, не забывай это.

Я:

- Ты с ума сошел! тебя никогда не убьют! Я так тебя люблю, что тебя никогда не убьют.

Засмеялся.

Детей больше не хотел:

- Вернусь... Тогда родишь... Что ты с ними делать одна будешь?..

Я научилась ждать. Но если я видела похоронный автобус, мне становилось плохо, готова была кричать, плакать. Прибегу домой, висела бы икона, стала на колени и молилась бы: "Спасите мне его! Спасите!"

В тот день я пошла в кино. Смотрю на экран и ничего не вижу. Внутри непонятное беспокойство: где-то меня ждут, надо куда-то идти, еле досидела до конца сеанса. В это время, видно, шел бой...

Неделю я еще ничего не знала. Я даже получила два его письма. Обычно радовалась, целовала их, а тут разозлилась: сколько мне тебя еще ждать?!

На девятый день в пять часов утра пришла телеграмма, мне сунули ее просто под дверь. Телеграмма была от его родителей: "Приезжай. Погиб Петя". Я сразу закричала. Разбудила ребенка. Что делать? Куда идти? Денег не было. Как раз в этот день должен был прийти его аттестат. Помню, завернула дочку в красное одеяло, вышла на дорогу - автобусы еще не ходят. Остановила такси.

- В аэропорт, - говорю таксисту.

- Еду в парк. - И закрывает дверцу.

- У меня муж погиб в Афганистане...

Молча выходит из машины, помогает сесть. Заезжаем к подруге, я одалживаю деньги. В аэропорту нет билетов до Москвы, а мне страшно вынуть из сумочки телеграмму и показать. Вдруг это неправда? Ошибка. Если буду думать, что он жив, тогда он и будет жив. Я плакала, все на меня смотрели. Посадили до Москвы в "кукурузник". Ночью прилетела в Минск. Надо дальше, в Старые Дороги. Таксисты ехать не хотят, далеко - сто пятьдесят километров. Прошу. Умоляю. Один согласился: "Давай пятьдесят рублей, повезу".

В два часа подъезжаю к дому. Все плачут.

- Может это неправда?

- Правда, Тамара. Правда.