Цирк

Глава 5 Вести из Москвы

9 сентября 1999 года

Саратов, улица Азина, 55

В ярком платье, которое обычно надевала раз в год, когда били куранты, Оля вбежала в квартиру. Стрелка на часах в кухне дрогнула, уцепилась острием за цифру «9». Оля напевала себе под нос, кружилась и пританцовывала. Ее голос – шумный праздник, взрыв фейерверка – заполнил прихожую, нарушил тишину квартиры Куркиных. В руках она держала огромную коробку, в которой еле-еле доехал вместе с ней на автобусе (опасно трясся на каждом ухабе!) торт, украшенный розовым кремом. Оля впервые в жизни заказала торт, не просто купила – заказала! Она уезжала, уезжала, уезжала – из серого города, где родилась. Все, что она запомнила из детства: прокуренный подъезд, алкоголиков с папиного завода, звуки выстрелов на улицах – оставалось в этом городе. Цирк – нарядный и сверкающий, полный талантливых людей, лучших людей – забирал ее с собой. Седой все-таки позвонил и рассказал, что ее ждут в Барселоне, что владельцы цирка, братья Хавьер, раскошелились на самые настоящие номера в отелях и хостелах для иностранных артистов и что давать первые шоу они будут в пригороде, в местечке под названием Аренис-де-Мар. И Оля, которая никогда ничего, кроме Набережной Космонавтов, Саратовского моста и «Журавлей» не видела, уже представляла, как каждое утро жонглирует на берегу моря и как зачерпывает песок пальцами, как он течет сквозь них. Она проводит так часы или даже целые дни, в небе кричат настоящие морские чайки… И она, она!.. Пока Оля развязывала шнурки на ботинках, громоздкий торт приходилось держать в одной руке. С эквилибром у нее всегда было плохо. Коробка с тортом заскользила по ладони, Оля, стоя на одной ноге, подхватила его второй рукой и не успела додумать, что «она» собирается еще делать на берегу Средиземного моря.

– Мам! – в который раз звонко прокричала Оля и прошла на кухню, не дожидаясь ответа.

На кухне сидели двое: отец и мать. Отец опирался массивным кулаком на бедро и глядел куда-то в сторону. Мать спрятала ладони между коленями и смотрела в одну точку. Оля плюхнула коробку с тортом на стол, не замечая, как под тяжестью торта хрустнули и смялись сегодняшние газеты, кричащие громадными заголовками. С фотографий в газетах на семью Куркиных смотрели внутренности дома – переломанные ребра металлических опор, неживые скелеты стен, вывороченные наружу легкие и желудок, раскиданные по улице части могучего бетонного тела.

– Мам, – повторила Оля тише и уже не так уверенно.

Мама скользнула по ней взглядом, каким смотрят потерявшиеся в толпе дети на взрослых, и бегло перевела глаза на отца. Тот шмыгнул носом:

– Я его, конечно терпеть не мог, но чтобы так…

Отец говорил, уставившись в пол. Утренние тени и блики бегали по паркету, и отец внимательно наблюдал за ними. Олю как будто бы не замечали.

– Пап, – прошептала она, протиснулась мимо матери и толкнула отца в плечо. – Папа!

Отец пошатнулся, взглянул на Олю, как на незнакомую, и снова вперился в тени на полу.

– Оленька, – прошептала мама. – Там письма тебе, Оленька, целую посылку прислали, а внутри письма, и вот еще одно отдельно, запечатанное…

Оля обернулась и уставилась на газетные заголовки, на которые кивала мама. Коробка с письмами стояла тут же на столе, а рядом – надорванный, распоротый по всем швам конверт с маркой отправления первого класса. Одинаковый косой почерк и на посылке, и на конверте сообщал, что письмо и посылку отправили из Москвы вчера утром с неизвестной Оле улицы, и отправителем значился Огарев Павел. Оля отложила конверт в сторону и заглянула в коробку. Больше от Огарева писем не было. Письма, которые пришли посылкой, писал Сима. Голые, без конвертов, обнаженные исписанные листы.

– Эти пришли посылкой. Он их писал, наверное, в стол, а Огарев как-то узнал, да, он как-то узнал и отправил, до того как… – Мама говорила тихо и растерянно, слова путались и спотыкались друг о друга, и Оля знала, что ее ждет что-то плохое, когда откладывала стопку писем к первому конверту.

«Они их открыли, – подумала она. – Мои письма». Почему-то эта мысль ее не обидела. Оля не стала кричать и ругаться с родителями, в их квартире происходило что-то по-настоящему страшное, и Оля приняла тот факт, что вскрыть чужие письма было необходимо. Оля уставилась на заголовки газет, и ее взгляд стал похожим на взгляд матери. Она осела на стул. Так они и сидели втроем, не шевелясь.

Где-то у соседей громко работал телевизор, и Оля через стенку слышала тревожный голос диктора. Показывали утренние новости.