Цирк

Оля вздыхала и выходила из вагона, хотя покидать его не хотелось. Она еще долго не могла привыкнуть к ежедневным поездкам вдоль моря, не понимала, как к такому вообще можно привыкнуть и как большинство местных может читать книги в дороге, когда у них под носом такая мощь борется с камнями, ударяется о них и снова бьется, разлетается на миллионы брызг в попытке выбраться на берег и все же неминуемо отступает назад. «Люди часто не замечают чего-то, если это что-то не сопровождают звуки бравурного марша», – как-то раз заметил Огарев, читая газеты. Оля смотрела на людей в вагоне и на море за окном и думала, что в какой-то мере наставник был прав.

Шапитон Цирка братьев Хавьер в Аренис-де-Мар занял почти всю площадь. К шапитону часто прибегали дети, заглядывали под толстый брезент, настойчиво хватались и тянули за тросы, пытаясь развязать узлы. Узлы не поддавались: мертвыми, скрюченными, иссохшими веревочными пальцами держался шапитон за воткнутые в землю стойки. Дети галдели и спорили, и на шум из шапитона выбегал дрессировщик или даже сам Седой. Дрессировщик обычно размахивал стеком, а Седой – тростью. Несмотря на существенную разницу в комплекции (дрессировщик здесь явно выигрывал), эффект их появления имели примерно одинаковый. Дети разбегались. Почему-то Седого они боялись даже сильнее.

Оля репетировала до ночи и уезжала в город на последнем поезде. Она все равно роняла кольцо или булаву на шоу. Предметы валились из рук, мышцы горели, шея и затылок ныли – давала о себе знать старая травма. В Саратове они работали только по выходным, на представления в будние дни давно никто не ходил: цирк терпел убытки и не мог себе позволить работать на полупустой зал. Все остальное время шли репетиции. У братьев Хавьер Оля впервые ощутила, что значит работать по три шоу в день: они начинали в десять утра, потом был перерыв и шоу в два, затем – в семь. На репетиции оставалось всего два часа. Оля переодевалась из костюма в старые растянутые треники и шла в манеж. Нужно было поймать это кольцо во что бы то ни стало. Поймать и не ронять больше. Оля не раз вспоминала про темноту. Она боялась себе признаться, что перед каждым выходом ждала: появится или нет. После того как не стало дяди Паши, темнота окончательно обрела свободу и не принадлежала никому. Дядя Паша просил быть осторожной, если вдруг темнота выберет ее… Значит, он не считал ее совсем безнадежной?

Оля подбросила семь колец и поймала только пять. Одно откатилось к форгангу, а второе чуть не ускакало в первый ряд зрительного зала. В шапитоне барьер был не таким высоким, как в саратовском цирке, и Оля уже не в первый раз упускала предмет в зал. Она цыкнула и перелезла через барьер за кольцом. Под креслом кольца не оказалось. «Нашла бы я кольцо с помощью темноты в два счета, если бы дядя Паша научил как…» – зло подумала она и тут же себя одернула. «О мертвых либо хорошо, либо…» – вспомнилась одна из присказок Сан Саныча. Оля перелезла через первый ряд и заглянула под кресло второго. Дальнейшие поиски тоже ничего не дали. Она смирилась с пропажей, заказала местному мастеру новое и больше о кольце не вспоминала.

Глава 13 Трудности перевода

Декабрь 1999 года

Барселона, Барселонета – Аренис-де-Мар, Цирк братьев Хавьер

В Цирке братьев Хавьер почти всем заправлял Седой. Оля поняла это, когда на первой репетиции им объявили, что программу сначала утверждает он и только потом ее смотрят братья Хавьер. Братья заезжали в шапитон нечасто. Будучи владельцами нескольких передвижных цирков в Европе, они разъезжали по Испании, Франции и Португалии первым классом и редко когда могли посмотреть программу полностью. Снисходили они только до премьер в больших городах. Аренис-де-Мар не был большим городом, и труппа всерьез считала, что братья приедут только на последнее шоу, чтобы увидеть его перед переездом цирка в саму Барселону.