Цивилиzации

«Властители присвоили себе все леса. Если вдруг бедняк в чем-либо нуждается, обязан он платить двойную цену. Так что все леса, какие не были куплены, надлежит вернуть общине, чтобы каждый мог по нуждам своим строить и дрова добывать». Так говорили они, и замшелого хвороста хруст радостен был и грозен.

«Повинности, которые день ото дня множатся и отягчаются, следует значительно сократить, ведь родители наши исполняли их, следуя исключительно слову Божию». Так говорили они, добавляя при этом: «Властители не должны утяжелять повинности без заключения нового договора».

«Многим хозяйствам на земле не справиться с оброком. Честные люди должны бывать на таких фермах, оценивать положение дел и устанавливать новые правила для оброка, чтобы крестьянин не трудился даром, ибо всякий труженик имеет право на плату». Так говорили они, и вóроны, коченея, камнем падали вниз, точно град.

«Штрафы накладывать надлежит по новым правилам. А покамест покончить следует с произволом и вернуться к правилам старым, записанным». Так говорили они, но было сие до Лютеровой измены.

«Многие присвоили общинные поля и луга: мы хотим забрать их в свои простые руки». Так говорили они, и при этих словах тень Атауальпы над ними тотчáс воспаряла.

«Налог на наследство подлежит полному упразднению. Недозволительно впредь подло грабить вдов и сирот». Так говорили они, и казалось, что близится ночь: ухали в сумерках совы.

«Если какое положение не отвечает слову Господнему или является несправедливым, его следует изъять. Негоже привносить то, что может быть Богу противно или причинить вред ближнему». Так говорили они, возвышала их честность, признак наивности детской и твердости духа, что на преданьях и на суеверьях взросли.

49. Младенец Йохан

Между молотом ереси соляризма и наковальней крестьянской ярости верного способа действий князья не находили. На севере и на востоке, охваченных лютеранством, дававшим возможность конфисковать несметные богатства церкви приколоченного бога, не очень-то жаловали Фердинанда, который был стражем дедовской веры и противником любого несогласия с верховным римским священником, но также заслоном от султана. Вместе с тем они по опыту знали, что крестьянский гнев выходит далеко за рамки религиозных вопросов — причастия с двумя сущностями и нюансов ритуала, — для простолюдинов это дело десятое по сравнению с их бедственным положением. Теперь отголоски этого гнева зазвучали вновь, а князья Саксонии, Тюрингии и Бранденбурга продолжали выжидать, пребывая в нерешительности и рассчитывая на инструкции из Виттенберга, бранденбургского города, где жил Лютер.

Иначе было на западе и на юге, в Вестфальской, Эльзасской, Швабской землях, где князьям не терпелось истребить бунт, — как топят котят, — пока он вновь не воспламенил их владения. Зачищать деревни и города поручили наемникам.

Вышло так, что ландскнехты стали ловить одного страсбургского садовника — решили, что он возмутитель спокойствия, раз ходит по деревням и выступает за право свободно рубить лес, охотиться и ловить рыбу. Однажды его чуть не схватили на ферме, где он прятался, но обнаружили там только его жену и новорожденного сына — их жестоко убили. Вскоре весть о подлом преступлении разлетелась по всей стране. Убитого младенца звали Йохан, и вот уже не было деревни, фермы, лавки, где не говорили бы о мести за «der kleine Johan»[202]. И так на смену прежнему братству «Бедного Конрада» пришло новое, не просто требовавшее справедливости, а жаждавшее мести.

Но все-таки хоть и праведен был их гнев и распален злодеянием, не мог он стать веским аргументом против алебард и мушкетов наемников. Слишком хорошо помнили крестьяне, как в не столь давние времена, каких-то два десятка жатв тому назад, голова их предводителя Томаса Мюнцера скатилась в опилки и оказалась среди гниющих трупов ста тысяч их собратьев, усеявших собой окрестные поля.

Ни Лютер, ни император, мягко говоря, и пальцем не пошевелили, чтобы им помочь. Но теперь положение дел изменилось.

В Брюссель отправили посланца — просить о помощи Атауальпу, заступника бедноты, ибо все знали, что без защиты со стороны ждать от герцога Лотарингского (вот уж не к месту звали его Антуаном II Добрым[203]) можно только показательных расправ и полного разорения.

Атауальпа не спешил возвращаться в Испанию. На востоке манил его один город, до которого от Брюсселя езды было всего сутки верхом, и это был Ахен, где предстояло короноваться его сопернику Фердинанду. Верховный инка знал, что, пока он в Бельгии, тот не рискнет подойти близко, если только не вздумает объявить войну, а это заставило бы его прогнать свою армию через всю Германию и оголить восточный фланг.

Король Испанский, государь Бельгийский, суверен Нидерландский и повелитель берберов решил поддержать восстание за младенца Йохана и отправил в Эльзас войска во главе с Чалкучимой.