Цивилиzации

Тем временем Германия, готовившаяся к коронованию Фердинанда, по-прежнему разрывалась на части. В Гессене, Тюрингии, Померании, в имперских городах — Страсбурге, Ульме, Констанце, в ганзейских — Бремене, Любеке или Гамбурге считали, что хватит уже римской церкви пользоваться доверчивостью бедняков, а если тело приколоченного бога может заключаться в соленой лепешке или корке хлеба, то это все равно корка и коркой быть не перестает.

Герцог Саксонский, ландграф Тюрингский, маркграф Бранденбургский, пфальцграф Рейнский, все курфюрсты[193] германской части Священной Римской империи и не думали видеть в Фердинанде, поборнике старой веры, реинкарнацию мессии. Ландграф Гессена Филипп I Великодушный[194], сдружившийся с Меланхтоном, возглавил Шмалькальденский союз, чтобы привить Германии лютеранские идеи или, по крайней мере, добиться от императора терпимости, действуя хоть мечом, если придется. Все украдкой зарились на церковные богатства, желая их конфисковать, да и на избыточные права государя — как бы их отнять, чтобы распорядиться получше.

Но мятежному духу ведомы были границы, и преступившие их анабаптисты, рассудившие, что ребенку, покуда тот не обзаведется разумом, нельзя навязывать религию приколоченного бога через церемонию крещения, поплатились за это жизнями. Равно как и крестьяне, увидевшие в Лютере борца за их дело и порицателя нищеты, изничтожены были за то, что во имя справедливости подняли головы от земли. Лютер, впрочем, заступиться за них не подумал — наоборот, призвал правителей вырезать их до последнего.

Фридрих III Мудрый[195], Филипп I Великодушный, видные курфюрсты, обратившиеся в лютеранство, принялись рьяно и усердно выполнять его волю, убивая зачинщиков и калеча выживших. С тех пор в германских деревнях встречаются тысячи людей без носа и ушей.

Одновременное появление Фердинанда и Атауальпы только подлило масла в тлеющий огонь этого бурного прошлого.

С одной стороны, для лютеранских князей Севильский эдикт служил образцом, которым должна вдохновиться Германия во имя религиозного примирения. Они рассчитывали, что Атауальпа явится в северные провинции, надавит на Фердинанда до коронации в Ахене и вырвет уступки: перед лицом объединенных сил Франции и Испании, не говоря об угрозе за спиной в лице Сулеймана, новый император не сможет оттолкнуть от себя немецких князей, пусть даже они лютеране.

С другой стороны, надежда блеснула и в глазах немецких крестьян, наслышанных об аграрных реформах, которые после Испании коснулись Нидерландов. Они представляли Верховного инку новым Лютером, а может, и новым Мюнцером[196].

Жители Германии, этой странной земли, населенной блуждающими призраками и туманными видениями, еще не бывали в таком смятении. Безносые молча собирались в войска. Вспоминали вчерашних героев и их разбитые мечты. Плакали по бедному Конраду[197]. Но раздавался и скрежет зубовный. Имена ножовщика Каспара Прегицера, Иоанна Лейденского, Яна Матиса[198], но особенно Томаса Мюнцера не сходили с уст калек, рассказывавших детям на ночь страшные истории минувших дней. Некоторые призраки вдруг обрели плоть, словно воскреснув из прошлого, из укромных закутов, где скрывались так долго, что считались мертвыми. Своим появлением Атауальпа творил чудеса. Один вышедший из леса бродяга заявил, что он анабаптист Пильграм Марпек[199]. Скорняк Себастьян Лотцер и его друг, кузнец Ульрих Шмид, объявились в Швабии с прежними требованиями[200], как будто ни дня, ни одной жатвы с тех пор не прошло.

«Каждая община вправе сама назначать пастора и смещать его при неподобающем образе действий. Пастор должен проповедовать Евангелие точно и ясно, не привнося в него человеческое. Ибо путь к Господу может быть только через Писание, через веру истинную». Так говорили они, и густое дыхание равнины ощущал на своем лице каждый, кто им внимал, в землю воткнув лопату.

«Вознаграждаются пасторы из большой десятины. Возможный излишек дозволителен, если будет роздан местным беднякам или пойдет в счет военного налога. Малая десятина упраздняется, ибо придумана людьми, а Господь сотворил для человека скот, не требуя платы». Так говорили они, и согласный сокола клёкот звучал в серой небесной дымке.

«Долгий обычай серважа[201] возмутителен, ибо Христос-искупитель избавил от грехов всех нас без исключения, от пастуха до высоких особ, тем, что кровь свою пролил. Согласно Писанию, все мы свободны и свободными быть желаем». Так говорили они, и дружески лес отзывался шелестом листьев.

«Закону братскому и слову Господнему претит, что бедняк обделен правом отлавливать дичь, птиц и рыбу. Ведь когда Господь Бог сотворил человека, он дал ему власть над всеми тварями, что над птицами в высях, что над рыбами в водах». Так говорили они, и сумрачный лес откликался рычаньем звериным.