Еще при Иоанне Грозном на самих жителей была возложена обязанность преследовать разбойников, ловить, судить и наказывать их. Однако ответом на меры власти был рост числа «гулящих» людей, усиление казачества, появление большого количества разбойничьих шаек. Грабежи и разбои стали обычным явлением в жизни Руси. «Человек, – замечает С. М. Соловьев, рисуя картину состояния России накануне реформы Петра I, – привыкал к случаям насилия, грабежа, смертоубийства; привычка пагубная, ибо ужасное становилось для него более не ужасным, и при этом относительно своей безопасности он привыкал полагаться или на собственную силу, или на случай, а не на силу общественную, правительственную, и легко понять как вследствие этого ослаблялось в нем сознание общественной связи: он привыкал жить в лесу, а не в обществе, и вести себя сообразно этому. На Западе в Средние века завидит путник замок, возвышающийся на скале, и трепещет: это разбойничье гнездо; в Москве в XVIII в. чем выше и обширнее был дом, тем опаснее он был для прохожего, не потому чтобы сам владелец дома, боярин или окольничий напал на прохожего и ограбил его, но у этого знатного боярина или окольничего несколько сот дворни, праздной и дурно содержимой, привыкшей кормиться насчет каждого встречного, будь это проситель к боярину или просто прохожий».
Одной из главных причин этого, по мнению Посошкова, являлась поддержка разбойников со стороны довольно значительной части сельского населения. Исходя из этого он предлагает устроить строжайший контроль над всеми жителями деревень и городов, самую строгую паспортную систему. Сотские, пятидесятские и десятские должны были бы иметь надзор, «чтобы никто и из высоких персон без ведома своих сотских или пятидесятских никуды не отъезжали, а куда кому случится ехать, чтобы у сотских или у пятидесятских своих брали за их печатьми отпускныя письма и в тех письмах описывали именно, куды кто поехал и за каким делом, и на коликое время поехал и людей с собою колико взял и кого имяны». Посошков желает, чтобы люди всех сословий наблюдали друг за другом и доносили на тех, которые без ведома своих пятидесятских ездят куда-либо или оставляют свои дома ночною порой. Он предлагает целый ряд мер для наказания недобросовестных пятидесятских и сотских, надеется на контроль над контролем и на разные меры поддержания авторитета этих сотских и т. п.
Такого рода идеи Посошкова, безусловно, наивны и утопичны. Ограничение личных свобод граждан, как и прочие действия правительства, не могли привести к реальному успеху, поскольку преступность имела более глубокие корни, но, в то же время, вредила экономической деятельности, тому самому «богатству», о котором так беспокоился Посошков. К тому же это удаляло страну от правового порядка, поскольку исходило из идеи презумпции виновности. Наконец, сам же Посошков обвинял чиновников в «неправде», а ведь сотские, пятидесятские и десятские принадлежали к тем элементам общества, что и судьи; поэтому неясно, почему они должны были быть добросовестнее при исполнении обязанностей, чем последние.
Власти понимали это и достаточно активно искали средства по наведению порядка в стране и защите населения от произвола приказных людей, своеволия и самодурства судей и чиновников, прежде всего, в области законодательства стремясь найти оптимальное соотношение между преступлением и наказанием, а также исправить систему судопроизводства, нуждавшуюся в более четких юридических нормах,
Однако меры эти не приносили результата. Число преступлений не уменьшалось, оставалось весьма значительным число жалоб на несправедливость решений судей и произвольность действий администрации. Этим потоком жалоб оказался захлестнутым даже Петр, и, сознавая, что даже при самой энергичной работе, невозможно вникнуть во все дела, он создает Сенат, вводит различные учреждения и должности для наблюдения за правильным ходом дел и добросовестным исполнением чиновниками их обязанностей.