Читаем Цивилизация Просвещения полностью

Для Англии XVII века характерно мальтузианское торможение, позволившее экономнее относиться к людям и вкладывать деньги в обучение. Это осторожное торможение было вызвано главным образом повышением возраста вступления в брак и коллективным аскетизмом, который при этом не рассматривался как этическая или эмоциональная ценность. Эта драматическая осторожность не смогла воспрепятствовать небольшому снижению продолжительности жизни по сравнению с захватывающими дух завоеваниями XVI века. Отступления и спады нельзя оставлять без внимания, но более справедливо было бы выдвинуть на первый план упрочение того, что было достигнуто на объективно сложном этапе развития.

Парадоксальным выглядит возвратное движение, — в аспекте рождаемости оно наблюдается в двух формах: медленное снижение возраста вступления в брак и уменьшение интервалов между рождениями у хорошо питающегося населения. Демографический рост не предшествует продвижению технологической границы, а сопровождает его. Главная особенность английской формы развития — сохранившаяся изменчивость такой модели семьи. Глубинная причина этого отличия в поведении коренится в психологическом климате французского предмальтузианства. Вместо тактической уловки, временного отступления сельская Франция прибегла к переоценке ценностей, которая привела к формированию чувства вины по отношению к нормальному акту воспроизводства. Структура общества, сохранение во Франции мелкого крестьянского землевладения, небольшое несовпадение во времени открытия технологической границы способствовали закреплению этого различия. Тем не менее отличие Франции и ее окраин от Англии проявлялось только в течение 20 лет, предшествовавших революции. По большому счету все происходит в 1770–1790 годы.

В XVIII веке население Франции выросло на 7 млн. человек, из них 1 млн. — за счет завоеваний; какими бы маленькими ни казались цифры прироста, это все же в три раза больше, чем в Англии в 1700–1789 годах, и в полтора раза больше, чем на всех Британских островах. Понятно, что это неравенство ускользнуло от внимания людей XVIII века, больше привыкших считать суммы, а не пропорции. Франция выросла на целую Англию — этот факт поражал воображение. «Относительный прирост за 90 лет составил порядка 32 %, что соответствует всего 3 % в год». Больше 3/4 этой прибавки пришлись на 1730–1770 годы. На протяжении примерно 30 лет темпы роста держались на уровне 6 %. В 1772–1773 и в 1779–1783 годах все рухнуло. Рост 1730–1770 годов был ростом по английскому образцу, обеспечивавшим скорее качественную, чем количественную прибавку. Но слишком ранний всплеск рождаемости свел все достижения на нет. С наступлением тяжелых десятилетий 1770-х и 1780-х годов (самое обычное изменение конъюнктуры к худшему) непрочное равновесие французского подъема разлетелось вдребезги. У Франции больше не было необходимого запаса прочности. С 1750 по 1770 год цифры колебались от 7,8 до 10,7 %; в 1789–1794 годах уровень рождаемости в 37,7 % едва превышал уровень смертности, подскочивший с 31,4 % (вполне приличный, почти скандинавский показатель) до 36 %.

Французская территория была крайне неоднородной. «Густонаселенная Франция запада Парижского бассейна и Бретани замирает» (Ж. Дюпакье). В Бретани население сокращается из-за огромной смертности, в Нормандии — из-за преобладания молекул с демографическим поведением мальтузианского типа. Четверть Франции, стремительно нагоняющая другие регионы, — Лотарингия, Эльзас, Эно, Юг, Лангедок, Альпы, долина Роны, Центральный массив, предгорья Пиренеев, Корсика — обеспечивает 3/5 французского роста. На этой французской «границе» население увеличивается минимум вдвое, как во Франш-Конте, а максимум — вчетверо, как в Эно; в частности, в Эльзасе наблюдается почти троекратный рост (может быть, эти цифры несколько преувеличены за счет недооценки первоначального количества). Мы лучше поймем Францию, наблюдая за тем, что происходит на ее рубежах. В Пьемонте кризис, подобный французскому кризису в последние годы Старого порядка, наступает раньше и в более драматичной форме: первая половина XVIII века — процветание, Пьемонт идет к двукратному росту в течение ста лет; после 1750 года все рассыпается. В 1750–1806 годах Пьемонт теряет 2/3 прироста, достигнутого в первой половине столетия (вековое колебание очень архаичного типа). Эта остановка в росте обусловлена массовой эмиграцией и всплесками смертности. Во французской Швейцарии к эмиграции добавляется снижение рождаемости; этот процесс распространяется и на немецкую Швейцарию. Такие города, как Цюрих, Базель, Берн, в конце XVIII века представляют собой «дома престарелых» с ничтожной рождаемостью: французское влияние и распад священного протестантизма на фоне либеральной теологии.

Перейти на страницу:

Все книги серии Великие цивилизации

Византийская цивилизация
Византийская цивилизация

Книга Андре Гийу, историка школы «Анналов», всесторонне рассматривает тысячелетнюю историю Византии — теократической империи, которая объединила наследие классической Античности и Востока. В книге описываются история византийского пространства и реальная жизнь людей в их повседневном существовании, со своими нуждами, соответствующими положению в обществе, формы власти и формы мышления, государственные учреждения и социальные структуры, экономика и разнообразные выражения культуры. Византийская церковь, с ее великолепной архитектурой, изысканной красотой внутреннего убранства, призванного вызывать трепет как осязаемый признак потустороннего мира, — объект особого внимания автора.Книга предназначена как для специалистов — преподавателей и студентов, так и для всех, кто увлекается историей, и историей средневекового мира в частности.

Андре Гийу

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология
Мифы и предания славян
Мифы и предания славян

Славяне чтили богов жизни и смерти, плодородия и небесных светил, огня, неба и войны; они верили, что духи живут повсюду, и приносили им кровавые и бескровные жертвы.К сожалению, славянская мифология зародилась в те времена, когда письменности еще не было, и никогда не была записана. Но кое-что удается восстановить по древним свидетельствам, устному народному творчеству, обрядам и народным верованиям.Славянская мифология всеобъемлюща – это не религия или эпос, это образ жизни. Она находит воплощение даже в быту – будь то обряды, ритуалы, культы или земледельческий календарь. Даже сейчас верования наших предков продолжают жить в образах, символике, ритуалах и в самом языке.Для широкого круга читателей.

Владислав Владимирович Артемов

Культурология / История / Религия, религиозная литература / Языкознание / Образование и наука