Цивилизационные паттерны и исторические процессы

Кристоф Дойчман227 занимает более междисциплинарную позицию. Развивая свои более ранние попытки теоретического осмысления религиозных измерений капитализма, он утверждает, что необходимо начинать анализ с уровня базовых капиталистических институтов и практик, а не с внешних исторических факторов. Иными словами, необходимо обращать внимание на присущий капитализму как экономическому режиму религиозный аспект, а не на религиозную культуру, происходящую еще откуда-то и создающую условия для капиталистического развития. В своих предшествующих работах Дойчман развивал эту исследовательскую траекторию путем более кропотливой проработки обещаний, присущих капиталистической форме экономической жизни. Утопические представления об абсолютном богатстве, как он показывает, занимают центральное место в динамике накопления и успехе, достигаемом в конкуренции с некапиталистическими альтернативами. Рассматриваемая статья Дойчмана берет на вооружение ключевое понятие дюркгеймовской традиции – идею о том, что непрекращающееся самопроизводство общества зависит от коллективных представлений, которые на протяжении большей части человеческой истории выражались в религиозных терминах. Практически аналогичную – или по крайней мере во многом похожую – роль в настоящее время приписывают экономическим институтам (прежде всего деньгам и рынкам), их воображаемый контент и символический потенциал должны быть признаны в соответствующем качестве; и это означает избавление от представления о деньгах как квазиестественном порождении обмена. Это воображаемый институт – и в этом качестве деньги являются предпосылкой, а не результатом процесса коммодификации, рассматриваемого Марксом как первая определяющая черта капитализма.

Тем, кто ищет религиозных значений в капитализме, следует отказаться от классических социологических подходов к религии, берущих начало с Дюркгейма. Дойчман подчеркивает два аспекта дюркгеймианской модели: религиозное зеркало, которое общество держит перед собой, помогает сконструировать коллективную идентичность и справиться с экзистенциальной неуверенностью. С переходом к модерности религиозные проекты потеряли свою институциональную власть, но сохранили некоторое влияние в другого рода образах себя, среди которых нация и национальное государство – в качестве парадигм идентичности и субъектов истории – наиболее заметны. В настоящее время общепризнанным является то, что они слишком узкие и эксклюзивные, чтобы обеспечить адекватное самоопределение современного общества; но всем также очевидно, что социологические попытки сконструировать теоретическое определение общества в целом и современного общества в частности часто имплицитно описывают именно национальное государство. В своей теории социальных систем Луман пытался избежать этих проблем путем признания парадоксального характера самоописания общества (оно должно включать наблюдателя, который в то же время выделяется из наблюдаемого объекта); путем подчеркивания радикальной автономии подсистем, конструирующих собственные универсумы смыслов; путем сведения охватывающей социальной системы к полю отношений между подсистемами (Дойчман отмечает, что реляционная концепция общества восходит к Зиммелю). Тезис Дойчмана состоит в том, что пересмотр роли денег и рынков может пролить новый свет на данную проблему. Эти институты функционируют как самые общие и глобальные механизмы интеграции, и в таком качестве они кажутся способными предоставить новые основания для самоописания общества. Но их prima facie абстрактная и упрощающая логика приводит к сложным и непрозрачным процессам, а также к мифам, укорененным в инновациях, но выходящим за пределы этого основания. По этим обеим причинам необходима рационализирующая интерпретация, и если ее объект обладает религиозным измерением, то сравнение с теологией напрашивается само собой. В заключении Дойчман рассматривает теологические рудименты экономической мысли, начиная с невидимой руки рынка у Адама Смита и до высшего разума, воплощенного в эволюции, у Хайека.