Цвет надежды

– Не спорь. Идём со мной. Мы найдём твоего друга, когда всё уляжется – если только ты не хочешь, чтобы Пёс-потрошитель вытоптал то, что осталось от твоих кишок.

Хоуп качает головой, позволяя женщине вести себя через рынок, ныряя за перевёрнутые повозки и горящие прилавки, пока они не покидают луг и не оказываются на опушке серого леса. Там Хоуп останавливается и оглядывается на ужасное зрелище. Лунный рынок превратился в пылающие руины, и из этих руин она видит, как стая Псов-потрошителей покидает место происшествия, уносясь прочь по лугу, словно тени.

Чёрный клубящийся дым заслонил звёзды, и где-то среди этого хаоса находится семья Хоуп.

Глава 18. В которой Хоуп становится частью коллекции

– Ты хочешь пить?

– Что?

Женщина завела Хоуп в тень леса, подальше от луга и горящих обломков рынка. Хоуп сидит, прислонившись спиной к дереву, хватая ртом воздух. Острая, горячая боль скребёт её внутренности. Женщина зажигает фонарь и ставит его на землю, разрывая тьму бледно-белым светом, превращая серые стволы деревьев в столбы света и тени.

– Хочешь пить?

– Я… Мне нужно вернуться к Сэнди. И Оливеру. Ох, надеюсь, они в безопасности!

– Я уверена, что с ними всё в порядке, – говорит женщина. – Псы-потрошители и Чёрные Мундиры ушли. Попробуй расслабиться. У тебя сломаны ребра. Должно быть, из-за того, что тот здоровяк приземлился на тебя. Их нужно вылечить.

Хоуп качает головой.

– Сэнди может это сделать.

Она морщится, пытается встать, затем, измученная болью, прислоняется головой к стволу дерева и закрывает глаза. Белые пятна пляшут перед её глазами.

– Нет, – настаивает женщина. – Нужно сейчас. Сиди спокойно.

Руки женщины сжимают грудную клетку Хоуп. Наступает мгновение ослепляющей, невыносимой боли, а затем прохладное облегчение, как будто огонь в её костях потушили. Боль ушла.

Хоуп пристально смотрит в лицо женщины. Это ничем не примечательное лицо. Легко забываемое и невзрачное.

– Как вы это сделали?

– Я кое-что умею, – отвечает женщина. Она прищуривается. – Я могу спросить тебя, как ты проделала этот свой замечательный трюк там, на рынке?

Хоуп сглатывает. Её тело напрягается.

– Я не понимаю, что вы имеете в виду.

– Ты знаешь, я тебя видела, – говорит женщина. – Видела, как твои руки стали цветными. Видела, как ты запаниковала. Я думала, ты собираешься сбежать, и это погубило бы тебя, потому что эти Псы-потрошители настигли бы тебя в два прыжка, разорвали на куски и подрались из-за объедков. Я не могла допустить, чтобы нечто столь ценное, как ты, ис-с-с-с-счезло.

Ис-с-с-с-счезло. Вот как она это произносит, с долгим, протяжным шипением.

– Верно, – говорит Хоуп, ощущая тревогу. Воспоминание борется с течением в реке мыслей в её голове, но оно ещё не выплыло на поверхность. – Мне действительно пора возвращаться. Сэнди будет волноваться, что меня ранили. Сейчас он, наверное, роется в обломках.

– Тебе нравятся лунные рынки? – спрашивает женщина, игнорируя реплику Хоуп.

– Эм. Ага. То есть да.

– Я нахожу их утомительными, – говорит женщина, пренебрежительно махнув рукой. – Когда ты живёшь так долго, как я, большинство вещей начинают надоеда-а-а-ать.

Хоуп слова женщины кажутся странными, потому что она не выглядит очень старой. Если подумать, трудно сказать, сколько ей лет.

– Но я продолжаю возвращаться. Продолжаю искать сокровища. Я должна носить маскировку, конечно. Но оно того стоит. Потому что иногда, всего лишь иногда, появляется сияющее чудо, которое мне просто необходимо.

– Хорошо, – говорит Хоуп, встаёт и делает шаг назад. – Спасибо за всё. Мне пора.

– Пора? – спрашивает женщина. – Ты никуда не пойдёшь. Как я могу тебя отпустить, если ты будешь так прекрасно смотреться в моей колле-е-е-е-кции?

Глаза Хоуп широко распахиваются.

Внезапно воспоминание всплывает на поверхность, ярко сияя. Ясно как божий день она вспоминает виверна, лежащего раненым в тёмном лесу. Помнит высокое существо, стоявшее над поражённым созданием.

Когда эти мысли приходят к Хоуп, женщина меняется у неё на глазах.

Её кости тошнотворно скручиваются, ломаются и щёлкают, её кожа растягивается и утолщается. Лицо становится перекошенным, плечи округляются и горбятся. Она становится всё выше, выше, ещё выше, её руки – кошмарно длинными, костлявые пальцы почти касаются земли. Вокруг неё появляется чёрное рваное платье, а светло-серая шаль, испачканная тёмными пятнами, оборачивается вокруг бесформенной, слишком большой головы.

Хоуп застыла от испуга, но чувства внезапно возвращаются к ней, и она отворачивается и пытается убежать. Одна из этих длинных-предлинных рук протягивается, и крепкие, как железо, пальцы обхватывают её за талию, отрывая от земли, поворачивая так, что она оказывается вплотную к лицу, которому место в дурных снах. Водянистые, налитые кровью глаза устремлены на Хоуп из-под выступающего надбровья, а наклонный разрез рта превращается в подобие улыбки.

– Больше не убегай, дорогуша, – говорит чудовище, и её прогорклое дыхание застревает в горле Хоуп. – Пойдём со мной. Пойдём домо-о-о-ой со старой Бабой.