Цвет тишины

Но оказалось, что Тахти не спал. Он полулежал на подушках, под колени он засунул скрученный валиком плед. В таком полу-эмбрионе у него меньше болел торс. Рильке опустился на шаткий стул у их так называемого кухонного стола.

– Не спишь? Хочешь курить?

– Нет, – отозвался Тахти. – Слушай, а щелкни чайничек, а?

Рильке щелкнул чайничек. Они давно уже запрятали подальше кипятильник, от которого все вырубалось на целом этаже, и Рильке приволок откуда-то старенький, но вполне рабочий чайник. Рильке знал всех, и все знали Рильке, поэтому такие вот мелочи он притаскивал на раз-два-три. Тахти давно уже запутался, кто что им отдал. Плитку, пледы, подушки, этажерку для книг, усилок Рильке, старую пленочную «Мамию» Тахти, этот вот чайник. Он и до госпиталя путался в сотнях имен, а теперь, после еще одного наркоза, в голове вообще были путаница и туман.

– Слушай, старик, не обидишься, если я спрошу кое-что? – спросил Рильке.

– Давай, говори, конечно, – сказал Тахти.

Рильке сидел боком на стуле, за его спиной уютно шумел чайник. Тянуло табаком. Рильке сделал затяжку, и на пару мгновений уголек отразился красными бликами в его раскосых глазах.

– Почему ты ходишь с тростью?

– А, это… – Тахти почему-то ждал любого другого вопроса, но не этого. А этот вопрос он ждал сто лет назад. Но у Рильке была своя система по задаванию вопросов, черт ногу сломит какая была система. – Я когда-то занимался конкуром. Ну, конным спортом. И на соревах налетел на препятствие. Разнес колено к чертям. До больницы прокатился с музыкой, – он засмеялся, как мог беззаботно, но получилось все равно хрипло и невесело. – У меня колено держится на пластинах.

– Ничего себе! Я не знал. Я все это время, блин, не знал.

– Я хотел, чтобы ты не знал, – пояснил Тахти. – Чтобы никто не знал. Но сейчас уже неважно.

– Чувак. Мне жаль.

– Да ладно. Чего теперь. Я в какой-то момент хотел в спорт вернуться, тогда еще с тростью ходил. Приехал на конюшню к своему тренеру, хотел похвалиться ей, что уже скоро смогу нормально ходить и сесть в седло.

– А она?

– А она такая: ты, мол, на инвалидность хочешь? Займись лучше плаванием, а про конный спорт забудь. Вот так.

Он погуглил бассейны, даже позвонил в один. Но так никуда и не поехал. Засунул весь конный шмот в коробку и закинул ее в самый дальний угол в прихожей. Так, чтобы больше они не попадались ему на глаза. Они так и остались там валяться, далеко-далеко, в недоступном Ла’а. В его прежнем доме, который не был домом, в его не-доме, в его не-стране, в его не-жизни. Там он, тем не менее, прожил несколько лет. Радовался, влюблялся, бесился, ревел. Пробовал алкоголь, начал курить, впервые переспал с девушкой, разнес ногу, заново научился ходить, нашел близкого друга, потерял отца. В Ла’а он много потерял и много приобрел. Больше было только в Лумиукко.

Чайник закипел, отщелкнул кнопку. Рильке с сигаретой в зубах заварил две кружки чая, бросил по засохшей дольке лимона и по ложке сахара. Тахти вообще не пил сладкий чай, но сейчас был согласен на любой чай. Встать и приготовить хоть что-нибудь сам он все равно не мог. Рильке делал за него все. Вплоть до стирки.

Рильке поставил его кружку на край письменного стола.

– Кипяток, – сказал он. Тахти кивнул, Рильке вернулся на стул. – Слушай, но ты ведь без трости ходил, когда только приехал? Или я путаю?

– Не путаешь, – Тахти притронулся к кружке и отдернул пальцы. Правда кипяток. – Ну смотри. Я сразу после операции – это в Ла’а еще было – вообще ходил на костылях, потом с тростью. Потом полегче стало, и я трость оставил, стал снова ходить нормально. Просто когда меня сюда привезли, это же через службу опеки все было, они нашли этих Соуров, которые какие-то там дальние родственники, все полетело к чертям. Меня отправили к ним. Но кто ж знал, что они алкаши.

– Жестко, – выдохнул Рильке.

– Они сначала вроде ничего так были, а потом началось. Сначала просто скандалы устраивали на ровном месте, потом драки. А в один прекрасный момент стреляли.

– В тебя стреляли?? – брови Рильке взлетели вверх, пепел от сигареты шлепнулся на колени.

– Ну да, – Тахти взял в руки кружку, подул на чай. Пар пах лимоном, и Тахти старался ухватиться за этот свежий, реальный запах и не уплыть в липкую жижу воспоминаний. – Почти в упор. Просто он пьяный был в дубелину, промазал. А я тогда заперся в своей комнате на втором этаже и оттуда вылез в окно и спустился по дереву вниз. И сбежал. Я плохо помню детали, но вот эти несколько моментов – дуло пистолета, знаешь, когда на тебя направляют пистолет, целятся тебе в голову, и потом оглушающий хлопок над ухом, едкий запах – такое не забывается. Потом – окно открываю наверх, крыша скользит под ногами, дерево дерет руки, острый стриженый газон режет пальцы, – Тахти зажмурился и снова открыл глаза. Кружка в руке Рильке наклонилась, чай вот-вот выльется. – Они пытались выломать дверь, и не сбеги я тогда – наверное, убили бы.