Цвет твоей крови

Щеки Алатиэль порозовели, но голос звучал ровно:

– Грайт, я и не говорила, что старые обычаи, касаются они крестьянок или дворянок, мне нравятся. Ну да, однажды подруги меня уговорили затянуться трубочкой. Какая гадость! Я думала, глаза на лоб выскочат, долго не могла прокашляться… Верю подругам, что все дело в непривычке, но все равно в рот эту дрянь не возьму…

Грайт благодушно усмехался, словно старый волкодав, снисходительно наблюдающий за резвящимся щенком. Алатиэль, воодушевившись, обрушилась не только на курильщиц, но и на курильщиков, уверяя, что в жизни не будет целоваться с курящим мужчиной, разве что ее свяжут по рукам и ногам и зажмут голову в палаческие тиски. Грайт слушал с непроницаемым видом, а я благоразумно не встревал, хотя имел на это свою точку зрения, в корне расходившуюся с мнением Алатиэль, – в конце концов, мне с ней не целоваться…

Временами происходящее казалось мне кошмарным сном – именно из-за мелкотравчатости разговора. Я, лейтенант пограничных войск НКВД, вплоть до недавнего времени лихой и бравый, лежал в траве посреди неведомого мира, вокруг которого обращались сразу три луны, ехал поучаствовать в свержении до сих пор не вполне понятного ига – и слушал пустую болтовню здешних подпольщиков, в то же время и здешних феодалов, владевших замками и деревнями с крепостными крестьянами… Фантасмагория какая-то. Побыстрее бы из этого мира выломиться, вернуться к прежним друзьям и привычным врагам…

Грайт докурил первым, выбил трубочку и старательно притоптал подошвой сапога горячий пепел. Без всякого нетерпения подождал, когда я сделаю то же самое (Лаг бросил курить, как только перестал хозяин), спокойно бросил:

– Ну что, на коней…

И вновь то же самое – размеренная рысца коней, ясное небо с утвердившимся в зените светло-желтым кружочком второй луны, редколесье, кусты, беззаботное щебетание птиц. Ни разу за все это время на глаза не попалось ни дикого зверя, ни животного, даже мелкого, – казалось, здесь живут только птицы…

Да нет! Слева, невысоко над моей головой, вдруг выскочило откуда-то из кроны и уселось на ветке рыжее созданьице крупнее белки, с длинным пушистым хвостом и потешной мордочкой, не похожей на беличью, – широкой, щекастенькой, усатой. Уселось и громко зацокало, упорно следуя за мной, ловко перепрыгивая с дерева на дерево, руля при этом хвостом.

На хищника оно походило не больше, чем Алатиэль на Бабу-ягу, и я таращился на него с любопытством: симпатичная была зверюшка, не то что урод с тремя хоботами. Справа появились еще две, проворно прыгали с ветки на ветку, с дерева на дерево, держались вровень с нашей кавалькадой, громко и заливисто цокали…

Я не сразу обратил внимание, что Грайт, никаких сомнений, решительно изменился: лицо, и без того не благодушное, стало вовсе уж жестким, собранным, на цокающих зверюшек он смотрел словно поверх ружейного ствола, не сводя с них глаз, словно ожидал от этих тварюшек какого-то подвоха. Алатиэль тоже выглядела теперь то ли встревоженной, то ли по крайней мере обеспокоенной, так что я поневоле насторожился. И в конце концов решился спросить:

– Грайт, они что, опасны?

Кто его знает, этот мир с тремя лунами. Вполне может оказаться, что эти безобидные на вид цокотушки, прибавив числом, прыгают с деревьев на головы и кусают ядовитыми зубами…

– Они – нет, – сквозь зубы ответил Грайт.

– Думаешь… – тревожно выдохнула Алатиэль.

– Я ничего не думаю, – отрезал Грайт. – Может, и обойдется…

Полное впечатление, что они имели в виду какую-то конкретную опасность. Но почему не сказать мне прямо, чтобы я тоже остерегался?

И я решился спросить прямо:

– Грайт, что происходит? Ведь явно нехорошее что-то…

Не глядя на меня, Грайт отрезал:

– Ты все равно ничем помочь не можешь, у тебя нет лука, а и был бы, не умеешь из него стрелять. Так что помолчи…

Это было сказано столь уверенным командирским тоном, что я заткнулся – ему виднее… Мы ехали дальше с той же скоростью, цокотушек появлялось все больше, словно сбегались по какому-то сигналу, уже стаями десятков в пару неслись по деревьям справа и слева от нас, цокотанье не прекращалось, и мне почудился в нем какой-то радостный азарт. Грайт шарил цепким взглядом по кронам деревьев, сжав верхушку лука, чтобы достать его в секунду, так же поступила Алатиэль – даже костяшки пальцев побелели. На Лага я не оглядывался, но не сомневался, что он поступил точно так же. Растущее напряжение ощущалось, как ветер или дождь…

Мы выехали на обширную прогалину, где деревья росли гораздо реже. Цокотушки с двух сторон хлынули к одному из них, метрах в десяти от нас, расселись по веткам снизу доверху, оставив свободной только обращенную к нам часть кроны…

Грайт резко натянул поводья, следом остановились все.