Цвета расставаний

Он читал о Первой мировой войне, и ему вдруг вспомнилось, как на уроке истории, где речь шла о начале Первой мировой войны, он не слушал и на замечание учителя ответил, что все это уже знает. Он и в самом деле это знал, но, когда учитель поставил его перед классом и предложил продолжить урок, он отказался и был поднят на смех. Гуляя, он увидел, как двое больших мальчиков пристают к маленькому, вмешался и, под смех и ругательства всех троих, вспомнил, как сам второклассником был спасен от двух пятиклассников, но не поблагодарил спасителя, а обругал его вместе со своими обидчиками, потому что не хотел выглядеть слабым. Выбравшись послушать оперу, он в антракте, с бокалом шампанского в руке, присоединился к людям, с которыми был знаком, но которые были богаче и считали себя выше его, – и в душе у него всколыхнулось воспоминание, как когда-то в школе ему захотелось стать одним из тех, кто носит джинсы, курит, имеет девочек и пользуется авторитетом, и он отвернулся от своих прежних друзей. Похожее случилось с ним и позже, когда он, уже молодой специалист, не захотел оставаться аутсайдером, которым из-за своего происхождения и своих политических взглядов он все-таки был, и стал искать сближения с лидерами, которых ни во что не ставил и которые ни во что не ставили его. От многих тягостных событий не осталось ясного отпечатка – лишь тягостное ощущение. Он уже не знал, чтό на этом торжестве преодоления рубежа он сделал не так, но только гости смотрели на него странно и сочувственно.

Его старый друг, психиатр и невролог, которому он рассказал о вторжении воспоминаний, диагностировал возрастную депрессию.

– Выписать тебе что-нибудь для осветления мира?

Он покачал головой. Для осветления? Вместо солнечных очков с затемненными стеклами – очки с просветленной оптикой?

3

Самые грустные и тягостные воспоминания были связаны с женщинами. Воспоминания эти начинались с его матери. Ее ожидания были безграничны. Что он будет среди лучших в школе, в оркестре, в спорте, что он будет с удовольствием помогать ей в доме, и на кухне, и в саду, что у него не будет от нее тайн и что он будет обнимать, гладить и утешать ее, плачущую у него на плече после ссоры с мужем, – уже тогда это было для него чересчур. Но, признаваясь себе в этом тогда, он чувствовал укоры совести. Мать воспитывала в нем то, что она считала разумным и нравственным, и разочаровывать ее было неразумно и безнравственно, а кроме того, бессердечно. Теперь, вспоминая об этом, укоров совести он уже не чувствовал. Он хотел бы чувствовать злость, но и ее не было, скорее, становилось грустно.

Как тогда он не мог разочаровывать мать, так потом – и других женщин в его жизни. Он оправдывал ожидания, которые, собственно, оправдывать не хотел, – и первые ожидания, и вытекающие из них, и последующие. А потом уже больше не мог и сбегал. Или просто уже не получалось. Он вспоминал поздние свидания, на которые шел, потому что не мог обмануть ожидания женщин, но ночью оказывался бессилен.

Самые мучительные воспоминания касались отношений с его первой начальницей. Она была на двадцать лет старше его, но эта решительная женщина могла потерянно и задумчиво улыбаться, словно мечтая о поцелуе, который пробудит ее ото сна. Он увидел в этом некие ожидания, и обмануть их он не мог. Но на проявленное им внимание она откликнулась с таким напором, который его испугал, и он стал избегать ее, вначале осторожно, потом все более откровенно. Она долго этого не замечала, не хотела замечать. Когда же заметила, она бросила ему упрек в том, что он хотел манипулировать ею как начальницей, и заявила, что сделает так, чтобы он за это заплатил, даже если при этом она нанесет ущерб себе самой. Он отговорил ее от этого – не без смирения и унижения. Слава богу, что она вскоре перешла на другую работу и исчезла из его мира.

Когда он познакомился со своей женой, она вдохновляла его на профессиональный и карьерный рост, восхищалась его способностью легко решать повседневные проблемы и была ему признательна за терпение, с которым он переносил ее депрессивные состояния. Вновь узнав в этом ожидания своей матери, он хотел поговорить об этом с женой, но не смог. Он мог только снова попытаться оправдать эти ожидания, но их становилось все больше и больше, а с появлением детей – еще больше, и потом ожиданий стало уже слишком много, и он опять сбежал. Воспоминания о браке не были для него мучительны. Но ему было стыдно. Оставаясь сыном своей матери, он оказался несостоятелен не только как муж своей жены, но и как отец своих детей.

4

Он много ходил пешком. Во время ходьбы воспоминания не то чтобы совсем оставляли его в покое, но их власть над ним была меньше. Дома он был перед ними беззащитнее.

Чтобы выбраться на природу, ему нужно было доехать до окраины города. Это было дорого, так что он ходил по улицам, часто – до ночи. Он вышагивал бодро, ему нравился размах и шорох его шагов; движение было приятно ногам.