Цвета расставаний

Пять или шесть лет спустя он увидел ее снова. Он только что развелся, и у нее осталось в прошлом короткое время брака. Они столкнулись случайно, договорились встретиться и встретились; она была сдержанна, но расположена к нему, тогда как он после развода усвоил манеру фальшивого молодечества, которая, как он считал, освобождает его голову от ожиданий, требований и обязанностей, и в разговорах о сексе, любви, браке он позволял себе цинизм, беспардонное любопытство, пошлость и грубость. Он не помнил, как ей тогда жилось, и был уверен, что не забыл это, а уже действительно не желал тогда этого знать. И что же, то лето, которое они провели вместе, он тоже вспоминал лишь отрывочно потому, что был занят исключительно собой, но не ею?

Он мог сколько угодно повторять себе, что все это было давно и в том, что тогда произошло, ничего уже не изменишь. Но те воспоминания, которые у него остались, и те, которые были утрачены, и постыдность его поведения при их последней встрече, и разрушенное счастье, его и ее, и неопределенность того, чем в действительности было проведенное вместе лето для нее и для него, – все это не отпускало его.

Иногда он сидел на скамейке под дождем; дождь был теплым, он откидывал голову назад и позволял каплям падать на лицо, скатываться по щекам и шее. Он разучился плакать, это была утрата, и он воображал, что вместе с каплями дождя по его лицу текут и слезы. Он хотел бы увидеть ту молодую женщину еще раз. Но уже то, что она прошла здесь мимо и всколыхнула в нем воспоминания о том лете вдвоем, делало это место привлекательным для него. И почему, собственно, он так долго прятал от себя воспоминания о тогдашнем счастье? Потому что не хотел сгорать от стыда за то, как он вел себя тогда? Потому что не мог вынести скверны этого мира, смешения счастья и боли, правды и лжи? И это тоже не отпускало его.

Адель Кубрик – вот как звали ту девушку. После развода она оставила фамилию мужа, о которой он помнил только, что она звучала благороднее, что-то вроде Харденберг, или Фалькенхаген, или Меллингхоф. Но детективу, чтобы разыскать ее, девичьей фамилии должно быть достаточно. Или он это может и сам? Пройти по ее следам от одного адресного стола к другому? Должен ли он будет для получения справки привести какую-то уважительную причину и будет ли желание отыскать давнишнюю любовь сочтено уважительной причиной?

Эта идея пройти по следам Адели начала ему нравиться, когда он вспомнил, что в первом семестре был однокурсник, который ее знал; работая в одной области, они поддерживали контакты также и в то время, когда случился тот его последний разговор с Аделью. В телефонной книге родного города он нашел номер однокурсника, позвонил, обменялся с ним приличествующими случаю замечаниями о жизни на пенсии, о здоровье и семье, спросил об Адели и узнал, что она утратила веру в науку, работу над второй книгой прервала, стала физиотерапевтом и переехала в его город.

– Я давно уже о ней ничего не слышал. Но если она не уехала и не умерла, то ты ее найдешь в вашей городской телефонной книге: Адель Кампхаузен.

Вместе с номером телефона он нашел и ее адрес, посмотрел в интернете улицу и дом – буржуазный дом в буржуазном квартале. Оставалось только позвонить в дверь, или снять трубку, или написать письмо. Это было совсем просто.

8

Это было совсем не просто. Вдруг появиться в дверях – это было бы как нападение, и вдруг заговорить по телефону – немногим лучше. Письмо не было нападением, но если бы она на письмо никак не отреагировала, все дальнейшие шаги стали бы невозможны, были бы уже навязчивостью и наглостью. Письмом он все дальнейшее передавал в ее руки, а этого он не хотел.

Он проехал по ее улице, надеясь найти кафе напротив ее дома, откуда бы он мог видеть подъезд и как она выходит или приходит. А он ее вообще сможет узнать? Но там не было ни кафе, ни какой-нибудь пекарни, в которой варят кофе и стоят высокие столы, ни мясной лавки, в которой закусывают сосисками с салатом. Стоять за каким-нибудь деревом – нет, стоять за деревом он не будет. Но он мог поставить машину на другой стороне улицы, в некотором отдалении, ждать и надеяться.

Так он в конце концов и сделал. В начале восьмого он сидел в машине, глядя на подъезд ее дома и имея под рукой большой стакан кофе и бутылку воды. Из домов выходили мужчины, женщины и дети, спешившие на работу или в школу, одни садились на велосипеды или в машины, другие быстрыми шагами шли в направлении остановки автобуса или станции метро. Все они были молоды. Некоторые смотрели на него, проходя мимо, и его это нервировало, хотя он убеждал себя, что никаких причин нервничать нет.