Цветочная романтика (СИ)

— Что? — с вызовом обрывает его Узумаки. В синих глазах блеск досадного гнева. — Идеальное тело, да? Если бы не Акасуна и моя команда, я бы в нём не снимался. У меня, знаешь ли, опытные гримёр и оператор, которые знают, где подправить и как подать ракурс, — слова сочатся ядом и сарказмом, а сущность альфы плетет узоры распустившихся, полных цветов, к которым омега остается полностью равнодушным. — А на деле, как видишь, я уже помечен своим Предком, причем безвозвратно.

— Чушь, — Итачи не согласен. По-альфьи категорично. Даже осмеливается подойти на пару шагов, ощущая, сколь плотна и опасна омежья черта. — Это не метка альфы, а шрамы от ожогов. Скажи, — осторожно прикасается к судорожно сжатому кулачку, — как ты их получил?

— А ты пораскинь мозгами, Учиха! — даже на носочки приподнимается, чтобы высказаться взгляд во взгляд. Глупый, мнительный омега, который думает, что его, безвозвратно влюблённого альфу, оттолкнут какие-то там шрамы. — Дом моих родителей сгорел дотла, алтарь Предка был практически разрушен, а сам Девятый едва не попался в ловушку Мангекё Обито. Как, по-твоему, он ещё мог выжить, настолько ослабнув?

— Но я думал…

— Что это Наруто, да?! Ха! — таки выдергивает ладонь, опять скрещивая руки на груди, обороняясь. Своей сущностью и всем своим омежьим существом. Обороняясь от вязи плетения его альфьей сущности. — Ему десять лет было, Итачи! Какая нахрен сущность в ребёнке?! Он даже особью ещё себя не осязал!

— Но ты же не преемник… — бормочет озадаченно, всматриваясь в глаза омеги с вертикальным зрачком и видя в глубине этого трепещущего взгляда безудержный огонь, плетущий стебли и листья подле бутонов вязи. — Ты не смог бы принять его силу в себя, в свое сосредоточие, и при этом не погибнуть.

— Я же сказал, что Девятый сильно ослаб, — отворачивается, закусывая губу. Снова пытается скрыть слабость, не понимая, что он ни осуждать, ни тем более высмеивать его не будет. — К тому же, не так уж на отлично я и справился. Сам же видел, что сделал с моим телом огонь Бездны.

— Дей, — подавляя сопротивление, привлекает омегу к себе, — и это причина? Всего лишь шрамы? — для него — мелочь. Он любит не из-за чего-то и даже не почему-то, хотя… Потому, что это просто Дей. Вредная омега, заставившая его сердце биться чаще, а сущность покинуть мрак собственной клетки и расправить крылья. Омега, ради которой он готов… Даже Предки, наверное, не знают, какие испытания, миги радости и невзгод им уготованы, но Итачи сентиментально-глупо верит, что их чувства и связь смогут преодолеть всё. Наверное, это какая-то особая романтика отношений. Такая же, цветочная, как и рисунок плетения их связи.

— А что, нет? — омега трепещет в его руках: то упирается кулачками в грудь, отталкивая, то цепляется за футболку, прижимаясь ещё ближе и вдыхая его запах. А он, альфа, падает в омут гона. Обагренного алым, слепящего золотом и обнимающего тьмой — удивительное и завораживающее плетение, пульсирующее вокруг них единым ореолом. — Я ведь не невинный цветок, — утыкается лицом ему в грудь, — и только Акасуна не брезговал к ним прикасаться.

— Замолчи, — рычит и шепчет. — Ни слова больше об этом альфе…

— Тогда давай о погоде, — вздыхает, так и не отпустив. — Иначе я даже не представляю, чем ещё обуздать этот порыв впиться клыками в твою шею.

Итачи медленно выдыхает. Понимает ли Узумаки Дейдара, что именно сейчас испытывает альфа, готовый поставить и принять в ответ метку? Его разрывает в клочья. Тьмой и пламенем. Она заполняет комнату, сгущает краски, ласкает вздрагивающую омегу, сплетаясь с золотом её сущностного света. Обвивается вокруг хрупкого тела, вьётся по росчерку шрамов, выжигая печати сущностной вязи.

— Итачи… — шепчет Дей. Второе сердцебиение лишь на долю секунды не поспевает за первым. Сбивается и теряет свой ритм. Пропускает удар, чтобы с новым, сильным и мощным, забиться в такт маленькому, трепещущему сердечку.

Грудь обжигают поцелуи. Прямо так, через ткань. Острые зубы прихватывают горошину соска. Коготки впиваются в предплечья. Воздух насыщается ароматом крови. Сущность внутри расправляет крылья на всю их мощь, и алая тьма поглощает, обнажая инстинкты, уставшие мириться с упрямой глупостью.

— Дей… — они падают на постель. Даже не касаясь друг друга, чувствуют тёмный, бушующий жар близости. Нарочито не касаются обнажённых участков. Сминают ткань одежды друг друга, соприкасаясь лишь пылающими, сухими губами и переплетёнными в плотный замок пальцами. А над ними, клубясь, распускаются цветы тьмы. — Мой Дей… Люблю тебя, — шепчет на аккуратное ушко, перебирая шёлковое золото волос.

— Оставь сантименты, Учиха, — омега выгибается, соблазнённый тяжестью его крепкого тела. Сдирает с него футболку. Итачи же лихорадочно шарит дрожащими руками по халату, путаясь в концах пояса, рукавах, полах, и с трепетным благоговением прикасаясь к нежной, мягкой коже, аккуратно и нежно огибая каждый шрам. — Сперва уйми этот жар, а после я охотно выслушаю все нежности, глупости и даже дифирамбы в мою честь.