Цветок моего сердца. Древний Египет, эпоха Рамсеса II (СИ)

Задолго до того, как Меритамон и ее свита вступили во дворец, пришлось оставить лодку и идти пешком. Иначе здесь ходить и не разрешалось – никакие носилки, ни крытые, ни открытые, не могли миновать нескольких рядов стражников, расставленных вдоль широкой мраморной площадки, от которой начиналась мощеная дорожка, с двух сторон сжатая столь же неподвижными и одинаково отстоящими друг от друга, как стражники, деревьями.

На подступе к площадке Меритамон и ее свиту остановили и быстро и тщательно осмотрели с головы до ног; молодая женщина затрепетала от такого постыдного и пугающего внимания. Потом ее спросили, кто она и зачем идет в дом фараона.

Меритамон едва удержалась от того, чтобы поклониться, - не стражникам же! Она назвала себя, и ее с некоторым недоверием пропустили. Она обрадовалась, что слухи о преступлении Аменемхета еще не просочились во дворец. Но когда дочь Неб-Амона хотела двинуться дальше, ее стражникам приказали оставаться здесь, пропустив с нею только слугу.

Меритамон, вначале от страха за брата почти не боявшаяся за себя, теперь боялась за себя все сильнее. Не пускают с охраной! А она ведь дочь такого важного господина – одного из важнейших людей в стране, дочь верховного жреца Амона… узнав жрецов Амона, она уже представляла себе, сколько ее отец мог нажить себе врагов…

Когда она пошла по аллее, ведущей ко дворцу, ее одолел противоположный страх. Косясь на аккуратно подстриженные деревья, чтобы не смотреть на приближающийся дворец, Меритамон думала, что идет к богу. Она ступает по тем же плитам, по каким ходит он… дышит одним воздухом с ним… каждый из этих стражников, стоящих на карауле в торжественном безмолвии, видел его величество близко. Меритамон, несмотря на то, что родилась в Уасете и была дочерью одного из самых близких к трону людей, еще ни разу не видела живого бога в лицо.

Вдруг навстречу быстрым шагом вышел высокий человек, так разодетый, что Меритамон приняла его за придворного. Она остановилась, ужасно сожалея о своем простом и вымокшем от пота платье, о том, что на ней почти нет украшений, кроме серебряного ожерелья и любимого ониксового венчика для волос… подаренного отцом…

- Кто ты? – уже сурово спросил важный человек. Меритамон подняла голову.

- Я госпожа Меритамон, дочь Неб-Амона, первого пророка Амона. Тебе знакомо это имя?..

Она правильно не добавила “господин”, потому что, услышав имя ее отца, человек низко, едва ли не подобострастно поклонился ей.

- Прости, госпожа. Я вестник Инхерка. С какою целью ты прибыла во дворец?

“Увидеть фараона”, чуть не сказала Меритамон.

- Мне передали, что здесь господин Хорнахт, начальник строительных работ его величества, - сказала она. – Могу ли я увидеть его, вестник Инхерка?

Вестник замер, будто в испуге.

- Господин Хорнахт здесь, - с тем же оттенком подобострастия, но вместе и с оттенком страха сказал он. – Но он сейчас занят с Великим Хором*. У тебя неотложное дело к этому господину, госпожа Меритамон?

“Совершенно неотложное!..”

- Могу ли я подождать господина Хорнахта здесь? – спросила Меритамон. – Я не смею… мешать делам его величества…

Она сказала последние слова шепотом, осознавая с ужасом, что говорит. Так, как будто она и вправду могла бы помешать делам фараона! Она! Помешать богу!..

Букашка во дворце, вознамерившаяся помешать хозяину…

- Конечно, госпожа, - сказал вестник; несмотря на то, что он был ниже ее, здесь этот человек чувствовал себя намного уверенней. – Ты можешь последовать за мной, и я укажу тебе, где подождать. Господина Хорнахта направят к тебе, когда он освободится.

Это ее, девчонку, следовало бы направить к начальнику строительных работ его величества, подумала Меритамон. Но она удержалась от поправки.

- Благодарю тебя, Инхерка, - сказала она. – Проводи меня.

Он поклонился и пошел впереди. Меритамон следовала за ним немного более уверенно – но с таким чувством, будто держится за нить, тянущуюся от этого человека, ее проводника; стоит выпустить из рук эту нить, и случится что-то ужасное.

Она и впрямь чувствовала себя букашкой, ползущей по дому бога – Меритамон не испытывала такого чувства в любимом храме Амона: в храме она была частью Опета Амона, пусть маленькой, но дорогой частичкой… своей… а здесь такой же крошечной, но чужой. Вот-вот кто-нибудь раздавит ее своей позолоченной сандалией.

Дорожка давно кончилась, и она со своим слугой и вестником шла по залу, стены и пол которого были сплошь выложены лазуритовыми плитами – синими, божественными плитами. Высоко горели алебастровые светильники. Вдоль стен, подобно статуям, стояли слуги, каждый из которых не уступал богатством наряда ее провожатому.

И она посмеет чего-то просить здесь?..

Она испытала огромное облегчение, когда они свернули в маленькую – конечно, только в сравнении с этим залом – комнату, сравнительно скромно убранную. В нее проникал солнечный свет, она была наполнена радостью…

Меритамон едва смогла дойти до кресла – так вдруг задрожали ноги. Даже мысль о фараоне больше не потрясала ее; единственные мысли, которым она могла отдаться, были мысли о брате.