Цветок моего сердца. Древний Египет, эпоха Рамсеса II (СИ)

Меритамон сейчас так любила его, этот единственный оставшийся ей образ отца… отца, которого Аменемхет убил.

“Отец и без того умирал, - подумала Меритамон, скорчившись в кресле и закрыв глаза ладонью. – Отец умирал в мучениях, а Аменемхет облегчил их…”

Конечно, это не сделает и не может сделать Аменемхета правым. Меритамон никогда не простит брату того, что он сделал, какие бы причины ни побудили его такое совершить. Но она не хотела, чтобы этот преступник умер. Сейчас Меритамон понимала Хепри, ту любовь и ненависть, что он испытывал к матери.

- Тамит сбежала, - пробормотала она. – Смогла бы я держать его за руку, обнимать его, зная, что его мать умерла по… по нашей вине?

По вине господ…

Меритамон совсем забыла, что она в чужом месте, более того, во дворце. Но вдруг обнаружила перед собой одного из тех одетых в золото слуг, что подпирали стены дома фараона. Прислужник молчал, держа перед собою поднос с угощением – вином, гранатами и медовыми лепешками. Меритамон вдруг ощутила, как подвело желудок, чуть не напомнивший о себе неприличным урчанием.

Она протянула руку, чтобы взять поднос, но тут неожиданно подумала, что ничего не знает о том, кто готовил и подавал эту еду…

Она сходит с ума!

И Меритамон бормотала вслух, а слуга, должно быть, все это время стоял рядом. Но теперь уже ничего не сделаешь.

Госпожа взяла поднос себе на колени и стала есть. Она сжевала целых две лепешки с красивого серебряного блюда, как услышала тяжелые шаги, а потом увидела того, кого обещали к ней прислать, точно ее подданного.

Хорнахт был одет в тончайшую длинную желтую юбку с тонким позолоченным поясом, присборенную по моде; его торс был обнажен, смуглые мускулистые плечи украшены каждое парой золотых браслетов с каменьями. На груди висело неширокое – в несколько рядов золотых звеньев - ожерелье с голубой эмалевой подвеской, не скрывавшее боевых шрамов прошлых лет, казавшихся бледнее и заметнее из-за густого загара.

Лоб Хорнахта венчал золотой обруч – как и раньше, начальник строительных работ был без парика, и его длинные черные волосы неопрятно свалялись после многочасовых занятий с фараоном. Должно быть, они обсуждали план нового храма самого царя. Только эта погрешность во внешности заставила Меритамон преодолеть благоговейный страх перед своим могущественным старшим другом.

Она встала, неловко держа в руках поднос; Хорнахт хотел забрать его у нее и отставить, но Меритамон дрожащим голосом предложила ему присоединиться к трапезе. Хорнахт не отказался. Он сел напротив нее на подушку, жадно откусывая от нетронутой лепешки. Увидев, что единственный кубок остался у Меритамон в руках, а лепешки кончаются, Хорнахт щелкнул пальцами, и тот же слуга, что прислуживал дочери Неб-Амона, бросился ухаживать за господином.

Меритамон заметила, что на руках у него длинные черные волосы, и в подмышках тоже растут волосы. Привыкшая к гладким рукам жрецов, она поежилась. И тут Хорнахт прервал молчание:

- Что привело тебя во дворец, госпожа? Зачем я тебе нужен?

Меритамон наконец вспомнила, зачем он ей нужен, и чуть не бросилась перед ним на колени. Из последних сил сохраняя достоинство, стиснула подлокотники своего кресла.

- Господин Хорнахт, меня привело к тебе огромное несчастье. Мой брат арестован, ему грозит смертная казнь.

Хорнахт опустил последнюю лепешку, которую только что поднес ко рту. Лепешка стала крошиться в его пальцах.

- Что?

Меритамон кивнула и разрыдалась, представив прекрасное лицо брата, его улыбку; вспомнив любовь и гордость за Аменемхета, с которой она росла с колыбели. И его убьют!..

- Что он сделал? – воскликнул Хорнахт, вскакивая на ноги. Меритамон вздрогнула, вжавшись в спинку кресла.

- Он убил своего отца, - пробормотала Меритамон. Она плохо понимала, что говорит, и часто мигала, глядя сквозь пелену слез на человека, стоявшего перед нею.

Разве можно было это понять? Как Аменемхет мог убить отца? Как это возможно?..

- Убил отца? – воскликнул Хорнахт. – И ты просишь меня о ходатайстве за этого негодяя?

Меритамон встала, протягивая к своей единственной надежде слабые руки.

- Я умоляю тебя, - пробормотала она.

Хорнахт с отвращением попятился.

- Вы все одинаковые! Сын как отец! – выкрикнул он, не заботясь о том, что его далеко слышно. – Я ничего для него не сделаю, можешь… уезжать, госпожа!

Он едва не сказал “убираться”.

Меритамон забыла всякую гордость и стала перед Хорнахтом на колени.

- Я прошу тебя, выслушай меня, - рыдая, сказала она. Ошеломленный этим поступком, Хорнахт некоторое время стоял, глядя на ее макушку с высоты своего роста, а потом схватил ее и посадил снова в кресло.

Меритамон вскинула голову.

- Выслушай меня! – воскликнула она, давясь слезами.

- Хорошо, - сказал Хорнахт.

Меритамон говорила долго, и за все это время Хорнахт ни разу ее не прервал.

Когда она закончила, молодая женщина поняла, что отвращение Хорнахта к ее семье не уменьшилось, но сочувствие к ней – увеличилось. И он был готов помочь ей, хотя презирал Аменемхета.